Повзрослев, я стал много читать о тех временах. И что же я узнал?
Кавалеры оказались циничными наемниками и горькими пропойцами, дамы — немытыми и завшивленными, с ног до головы облитыми духами, призванными перебить дурной запах. Но даже несмотря на это шокирующее открытие, стремление к красивым чувствам и романтике осталось со мной навсегда.
Интерес к сексу во мне пробудил мальчик Паша из соседнего двора, причем весьма оригинальным образом. Наш дом на киевском Евбазе строили немецкие военнопленные после войны. Он был в пять этажей, рядом — несколько дореволюционных доходных зданий. Остальное жилье — одно-двухэтажные постройки с крашенными известью и дегтем сортирами во дворе. В стенах туалетов были дыры — подсматривать, а сами стены изнутри были украшены похабными карандашными или угольными рисунками доморощенных Дали и нравоучительными текстами в прозе и стихах.
Наш дом был ведомственным — управления авиации. Девочек в нем не было, а мальчики, примерно одного возраста, бредили самолетами и позже все поступили в гражданские и военные авиационные вузы. В соседнем двухэтажном доме жили люди простые: у Паши папа был водитель самосвала, Сашина мама-одиночка работала швеей на фабрике, а Ирина — билетером в новом цирке на площади Победы, куда она нас любезно пускала, тем более что дружила с моей бабушкой (старый цирк-шапито на углу улиц Красноармейской и Саксаганского я знал только по рассказам бабушки).
Была Лена, которая считалась красавицей: черные вьющиеся волосы, карие глаза навыкате. Весной мы с Пашей ездили проведывать ее в больницу на Бессарабке, где сейчас «Мандарин плаза». Сбросившись по десять копеек, купили пару яблок. С Леной у нас были только дружеские отношения без всякого фрейдизма. Оказалось, что у Лены «зоб» (мы не понимали, что это за болезнь такая). Вскоре ее семья эмигрировала.
Девятилетний Пашка, сын шофера, просвещал меня в вопросах секса, о котором знал почти все: в одной комнатушке жили папа, мама, Пашка и его младший брат. Подвыпившие родители не считали нужным дождаться, пока дети уснут, и занимались любовью практически у тех на глазах.
Мы прятались во дворе за трансформаторной будкой у дальнего забора, где пацаны втихаря курили или справляли нужду, и Пашка рассказывал тревожащие, шокирующие и невыносимо притягательные подробности из жизни взрослых. Я слушал, краснея и бледнея.
Однажды в промозглые октябрьские сумерки мы с Пашкой без дела болтались во дворе. Взрослые еще были на работе, домой за уроки не хотелось. Вдруг он с загадочным видом потянул меня к трансформаторной будке и, когда мы скрылись с глаз, подтолкнул меня к стенке трансформатора, задрал пальтишко и стал стаскивать школьные брюки вместе с трусами. Я опешил и испугался: