– Щиты! – крикнул Ганс Рикель, и свободные бойцы потащили из телег павезы – прямоугольные щиты с шипами по нижнему краю и боковыми прорезями-упорами для стволов. Всаженные в землю, те могли уберечь мушкетеров от вражеских стрел, но сейчас на это уже не оставалось времени.
– Отставить! Все с дороги! – рявкнул я, надрывая связки. – Разойтись!
Гандлангеры вразнобой выстрелили и разбежались по обочинам.
– Пли! – в который уже раз за сегодня скомандовал я.
Два пушечных выстрела слились воедино; апельсиновые деревья словно пожрала невидимая саранча. Измочаленная листва так и полетела, картечь хлестанула по стрелкам мятежников и собрала кровавый урожай.
Развернувшись, я увидел, что наши лучники успели проредить ряды рвавшихся к батарее рейтаров, а следом в тех на полном скаку врезались всадники под предводительством Хоффа, и завязалась яростная рубка.
– Оттаскивайте! Оттаскивайте! – закричал я. – А вы – разворот на позицию!
Гандлангеры разряженных пушек потянули лафеты, освобождая линию стрельбы второй паре орудий, и я дал отмашку:
– Стрелять по готовности!
Бум! Бу-у-ум! Пушки послали в лучников еще два смертоносных подарка, и те сломались, бросились бежать.
– Ланзо! – во всю глотку рявкнул я, заметив скакавшего вдоль обочины капрала. – Мне нужен наблюдатель на холме! – потом обернулся и позвал заместителя: – Ганс! Выставляй оцепление и собирай пехотинцев!
Преследовать отступавших мятежников и мысли не возникло. Слишком мало нас для этого фортеля, слишком многие ранены, слишком сильно жарит проклятущее солнце. Слишком, слишком, слишком…
Ганс Рикель отправил мушкетеров на новые позиции, а сам с помощью нескольких помощников начал сбивать в кучу пикинеров. Угроза разгрома миновала, и я окликнул одного из вице-фейерверкеров:
– Тагест! На тебе раненые!
Тут же отозвался кто-то из артиллеристов:
– Тагест убит, сеньор обер-фейерверкер!
– Святые небеса! – вырвалось у меня, и я озадачил этим приказом командира другого орудия. – Ловик, займись!
В ушах жутко звенело, голова кружилась, руки тряслись. Я стянул салад, кинул его под ноги и приложился к фляжке, одним залпом выдув остатки теплого вина. Потом огляделся. Как-то даже не верилось, что мы умудрились пережить этот день.
Подъехал Ланзо Хофф, придержал коня. Плечо круглощекого капрала перетягивал окровавленный обрывок ткани, но сам он был весел и бодр. И лишь в глазах, когда ландскнехт смотрел на меня, нет-нет да и проявлялись неуверенность и беспокойство.
– Тру-ту-ту… – протрубил Ланзо и вдруг кинул апельсин. – Держите, сеньор обер-фейерверкер! А то вид у вас шибко бледный…