Шепот волка (Дорн) - страница 162

Обстановка начала меняться. Вокруг все еще был длинный коридор со множеством дверей, но картинка становилась все более и более расплывчатой.

– Симон! Скажи что-нибудь!

Мир напоминал театральную сцену, когда над ней поднимается занавес и раздвигаются кулисы. Только сейчас занавес состоял из густого тумана. И этот туман понемногу рассеивался…

83

…Симон стоял на кухне перед пустой кастрюлей. Он посмотрел в раковину, где лежал вымытый пучок салата. В руке он держал свою работу по математике, которой так гордился. «Лучшая работа в классе! Поздравляю»! – написал учитель чуть ниже оценки. Эту надпись он обязательно хотел показать маме. А потом съесть большую порцию горячих равиоли – и порадоваться, что сегодня такой удачный день.

Из кабинета доносился голос матери. Она разговаривала по телефону. Вероятно, это был важный звонок, раз он оторвал ее от приготовления обеда.

– Нет, я не стану этого делать!

Мама была вне себя. Симон слышал ее голос – он звучал так, только когда она сильно злилась. Резко, крикливо и в то же время удрученно. Потом она обычно выходила на балкон выкурить сигарету. После чего сразу спешила в ванную и долго чистила зубы. «Не говори отцу», – мимоходом бросала она Симону.

Мальчик понимал, что отцу действительно лучше не знать, что мама тайно покуривала: папа не выносил курения. «Курение – это медленное самоубийство», – говорил он. Но сейчас мама не курила. Она стояла посреди кабинета и кипела от злости.

– Нет, нет и еще раз нет! А теперь послушайте меня, вы, мерзкая шлюха! Да, да, я говорю – шлюха!

Это было неприличное слово, которое никому говорить не следовало. Но мама произнесла его дважды, и во второй раз – с явным нажимом. Удивленный, Симон двинулся по коридору к кабинету. Дверь была полуоткрыта, и в щель он увидел маму, стоящую около стола. Ее лицо раскраснелось, будто она несколько часов провела на солнце. Но раскраснелось оно не от солнца, а от охватившей ее ярости.

– Мне плевать на это! – прорычала она в трубку. – Вы разрушили мою семью!

И тут она заметила Симона. На ее лице отобразились одновременно злость, страх и грусть.

– Мама, – произнес Симон, не зная, что сказать.

Мать, подскочив к двери, захлопнула ее у него перед носом.

– Мама! – крикнул Симон, яростно давя на ручку. Она не имела права от него запираться. Он должен был знать, что стряслось. С ней. С ним. С их семьей.

Он услышал, как с другой стороны двери поворачивается ключ. И, сколько он ни стучал и ни дергал ручку, мама ему не открыла. Из-да двери до него доносились рыдания и постоянно повторяемое слово: «Разрушили, разрушили, разрушили…»