Тут они сворачивали налево, входили в подъезд и, поднявшись во второй этаж, скрывались за дверью.
У входа их встречал Калиныч, отбирая жетоны, символические клочки бумаги и прочие доказательства права на вход.
После этого гости входили в залу, представлявшую собой редкое зрелище.
На левой стене висел фонарь, на единственном столе стоял другой такой же фонарь, и оба они составляли единственные светильники на всю громадную залу. Вследствие этого в углах ее царил густой мрак, и фигуры, выступающие то в полосу слабого света, то исчезающие во тьме, походили на тени, избравшие местом своей ночной прогулки эту покинутую барскую залу.
Тут были и женщины, но мужчины преобладали.
По большей части это были оборванцы с испитыми лицами и выражением бесконечной решимости в недобрых глазах.
Чаще всех появлялась в полосе света фигура господина Степанидина; он бродил по зале, заложив руки за спину и чутко оборачиваясь при каждом стуке входной двери.
Все, очевидно, ожидали кого-то в полном безмолвии.
Только и слышны были шаги, но голосов не было слышно. Никто не говорил ни с кем, отчасти потому, что все были друг другу незнакомы, а более потому, что тревога ожидания, выражавшаяся на всех лицах, была уж слишком обострена. Впрочем, пять человек, то входившие в комнату Калиныча, то выходившие из нее, вели между собой беседу шепотом, походя хлопотливостью своих движений и зоркими взглядами, которыми они окидывали толпу, на распорядителей какого-нибудь танцевального вечера.
Проходили минуты, прошло полчаса, но ничто не нарушало тишины сборища и его общего типа.
Только иногда кто-нибудь подходил к Калинычу и спрашивал: «Скоро ли он придет?» На что бывший портерщик только пожимал плечами.
Но вот наконец вошел какой-то человек, лицо которого было окутано шарфом сверх воротника.
Человек этот был встречен распорядителями и быстро прошел в комнату Калиныча, как артист, шествующий сквозь публику в уборную, из которой он должен появиться на сцену.
— Он! Он! — проговорило несколько голосов, и то же слово шепотом пробежало в толпе, которая начала группироваться около двух фонарей. Теперь численность ее можно было определить человек в пятьдесят.
Несколько минут толпа эта стояла неподвижно, устремив взоры на дверь комнаты Калинина.
Но вот дверь эта отворилась, и человек в маске вышел в залу, сопровождаемый пятью другими с открытыми лицами.
Он подошел к толпе и, встав вне полосы света, прямо начал:
— Господа, пять моих главных помощников и товарищей собрали вас сюда для очень важного дела. Все вы без всяких определенных средств к существованию, у всех вас есть в прошлом одна и та же печальная история незаконного рождения, вследствие которой большею частью вы и оказались в таком положении. Ознакомившись с этой историей каждого из находящихся тут, я собрал вас с тем, чтобы предложить вам выход из вашего тяжелого положения. Выход этот всецело в моих руках, от вас же я требую только безусловного послушания и пунктуального исполнения того, что на вас будет возложено. Требую это я во имя вашей же пользы, которая теперь является делом общим. Каждый провинившийся в измене или непослушании будет судим всем обществом, как причинивший вред не только себе одному, но всем вам, решившимся заключить союз под моим руководством. Если вы будете верны и послушны, если вы не уклонитесь от той решимости, которая собрала вас сюда, бедствиям вашим придет скоро конец. Вот все, что я могу сказать вам сегодня и ради чего я собрал вас. Затем прошу вас сложить на этот стол те подробные записки о вашем прошлом, с которыми вы должны были явиться сюда. Их примут знакомые вам агенты мои, из числа вот этих пяти, которые стоят рядом со мною, более прибавить я ничего не имею. Помощники мои могут ответить вам в случае надобности на все могущие возникнуть вопросы.