– Да тише вы… – Я несколько раз хлопнул себя по уху, пытаясь унять звон, а потом, ухватившись за чью-то руку, встал на ноги. – Что это за нахрен было?
– Вот… – Баумгартнер держал за длинную русую косу стрелявшую в меня девицу.
– Кто такая? – Я наконец сфокусировал зрение и отметил, что девушка довольно хороша собой.
– Будь ты проклят, мерзкий разбойник! – выкрикнула девица на немецком языке и вдруг, выхватив из-за корсажа длинный, тонкий стилет, вонзила себе в грудь.
– Оп-па… – растерянно охнул Баумгартнер и выпустил девицу, безвольно упавшую на землю.
– А эта вроде в обмороке!!! – отчего-то радостно отрапортовал один из мосарабов и потянул за ногу из возка вторую женщину. – Вот дура…
– Какого хрена вылупились? – Я со злостью пнул колесо повозки. – Быстро искать монету.
– А чего ее искать? – Альмейда с усилием вытолкнул из повозки маленький бочонок, глухо звякнувший при ударе о землю. – Таких еще два…
– Забираем и уходим. Живо… – Я присел и для успокоения совести попытался нащупать пульс на тоненькой шейке девушки.
Нет, ну жалко же… Понятное дело, она хотела избежать позора, так как иного исхода с пленными девицами, по нынешним временам, не случается. Но, черт возьми, я вовсе не собирался отдавать ее солдатикам для употребления по существу. И сам не собирался… Стоп… есть пульс!
Бешено колотящийся, но сильный и уверенный. Ах ты, умница моя… а вот и веко дернулось. Да у тебя же корсет из китового уса с вшитыми стальными пластинами! Вот и тюкнула себя, зная, что однозначно не пробьет, и в желании заморочить нам голову. Ну и ну…
– Что с ним? – Ко мне подтащили связанного, ободранного как липку, полуголого мужика.
– Жан де Бидо, сеньор де Пон-Сен-Винсент?
– Он самый. С кем имею честь? – Мужик гордо хлюпнул выдающимся расквашенным носом.
– Сеньор Dubrovsky. Кто это? – Я показал на лежащую девушку.
– Дама Фелиция Кори, сеньора Бельбрюк… – Мужик в отчаянии дернулся и закусил губу до крови. – Моя невеста…
– Ну что я вам могу сказать… Sovet da lubov… – Я весело расхохотался и дружески хлопнул мужика по плечу. – Дарую вам жизнь. Когда мы уйдем, как-нибудь сами развяжетесь. И это… не забудьте сообщить своей невесте, что хватит притворяться. И еще… берегите ее.
Несмотря на гудевшую и звеневшую башку, меня просто разрывало от радости. И дело не в шикарной добыче и десяти тысячах золотых флоринов, на которые мой сюзерен снарядит два корпуса и наконец нахлобучит клятых швисов и прочих лотарингцев. Нет, это, конечно, просто великолепно, тем более около десяти процентов осядет в моей мошне, но больше всего радует, что эта хрупкая и хитрая девчонка осталась в живых. Я ее не знаю и вряд ли когда-нибудь еще раз увижу, но искренне радуюсь подобной смекалке. Почему? Все очень просто, я очень положительный и добрый персонаж. Да-да, я знаю: таковым не выгляжу, даже совсем наоборот, но доброта – это внутреннее состояние, а все остальное – только щит, которым моя ранимая сущность отгораживается от жестокого внешнего мира.