Носов.
У Носова это двадцатый призыв, он всё знает.
— Сигареты у него офицер отобрал, чтобы в карауле не курил.
— Да ладно, пусть покурит, — говорит Юра.
Тут из клубов оседающей пыли в свет фар выходит подсотник[5] Колышев. Идёт, разминая шею и плечи на ходу, подходит к солдату.
И вдруг далеко на юго-западе небо осветил всполох. Яркий. А потом ещё один. И ещё. И через шелест саранчи докатилось тяжкое: «У-ум-м-м. У-у-у-ум-м. У-у-у-у-ум-м-м-м».
— Двести десятые, — говорит Зайцев, с каким то неопытным злорадством.
Все смотрят в ту сторону.
Все на броне знают, что это значит. Так при взрыве освещают небо тяжёлые двухсот десятимиллиметровые снаряды.
— Они, «чемоданы»[6]. Век бы их не слышать, — говорит Юра, он встал на броне, смотрит на юго-запад, туда, где всполох за всполохом взрывы освещает небо.
— Вот туда и поедем, — говорит, наконец, Юра.
— Ну, а то куда же, — подтверждает его слова урядник Носов. — На аэропорт пойдём.
Все молчат, всё веселье сразу как-то кончилось. Все только смотрят на юго-запад. Но взрывы прекратились.
Здоровенная, в полтора пальца саранча со шлепком плюхнулась на шею Саблину, едва в панцирь не упала, он тут же прихлопнул её и с хрустом прокрутил меж шеей и ладонью, скинул её вниз с омерзением. Потрогал шею, нет вроде, цапнуть не успела.
Подсотенный с солдатом стоят и разглядывают что-то в планшете, и солдат рукой машет как раз на юго-запад. Офицер понимающе кивает, и они расходятся.
— Господин подсотник, куда нас? На аэропорт? — спрашивает Юра. Он так и стоял на броне, не сел ещё.
— На аэропорт, — сухо отвечает Колышев и уходит к грузовикам, в конец колоны.
— Эх, жизнь казачья, — Юра усаживается на своё место.
Солдатик так и стоит, курит у обочины, как БТР тронулся, он стал махать им рукой, но тут же пропал в темноте, как только выпал из света фар.
Колонна сворачивает на юго-запад. Идёт туда, где опять в чёрное небо рвутся огромные оранжевые всполохи. Колонна идёт на аэропорт.