— Ты знаешь, что у тебя левая камера сгорела? — спрашивает Каштенков.
— Сгорела? — Саблин и не заметил, что камера не работала. Так и воевал с одной камерой. С моно изображением, как только целился и попадал не понятно.
— Оплавилась, — говорит пулемётчик, — да и полшлема у тебя обгорело. Камеру замени, есть запасная.
— Есть, — кивает Аким.
— А пыльник, ты видал свой? — продолжит Каштенков, разглядывая его. — Рукав левый глянь.
Аким поднимет рукав, а рукава и нет почти, весь рукав сплошные дыры. Небольшие, неровные с обугленными краями дыры. И вся левая сторона пыльника тоже в дырах, да и правая тоже.
— Как ты там в своей щели выжил? — спрашивает пулемётчик. — Как не гляну, так эти червяки у тебя чуть не на голове сидят. Думаю, всё конец, даже смотреть на тебя не хотел, а потом слышу: дробовик опять хлопает. Думаю: «Нет червяки, Саблин вам не зубам».
Аким только кивает головой.
— Что, тяжко было? — спрашивает Саша.
Саблин разминает шею, прогибается, и говорит:
— Нормально, — не положено казаку говорить, что ему тяжело.
— Ну, нормально, так нормально, — Каштенков тоже разминаясь, вылезет из-за пулемёта. Берёт винтовку. — А ты не обратил внимания, что последние полчаса мы в эфире одни с тобой.
Конечно, обратил, только когда червяки лезли, не до эфира ему было. Он кивает головой: «Обратил».
Случайно Саблин кидает взгляд на пулемёт:
— Это что, всё что осталось? — спрашивает он у Каштенкова.
Пулемётчик сразу понимает, о чем он говорит:
— Ага, — он тоже смотрит на пулемёт, из механизма свисает конец ленты, совсем не длинный конец, — сорок три патрона оставалось, когда червяки закончились.
Сорок три патрона. Всего.
— А ты, Саблин, везучий, чертяка, — продолжает Сашка, — упрямый и везучий.
— Упрямый? — спрашивает Аким.
— Угу, — кивает пулемётчик, — ты ж ко мне ни одного червяка не пропустил, я всех их бить не успевал, много их было очень, стреляю, а сам думаю: «Не дай Бог с Акимом, что случится, конец мне». Всё ждал, что пожгут тебя червяки и ты свалишься к себе в окоп, или исчезнешь как Микольчук или Вешкин. Молодец ты, Саблин, не погиб, выстоял.
Саблин иногда думал, особенно за минуту перед тем, как штурмовой группе подниматься в атаку, вот-вот под пули вставать, а какую другую солдатскую профессию он выбрал бы, будь такая возможность. И приходил к выводу, что пулемётчиком он хотел бы стать в самую последнюю очередь. Радист или электронщик — это мечта. Минёром тоже неплохо. Снайпером — ну нормально. А вот пулемётчиком — нет. Уж лучше бойцом штурмовой группы быть, это безопаснее. Больше всего во время боя солдаты все, и наши, и китайцы, и переделанные, не любят снайперов и пулемётчиков.