— Есть! Двигаться боевым порядком, — отвечал Сашка, сразу перебегая на другую сторону дороги. И пошёл вперёд.
Теперь они шли вперёд по разным сторонам дороги, подходя ближе к машине, первый Каштенков, Саблин на десть шагов после, на другой стороне дороги.
Но оба внимательно оглядывались по сторонам. Ничего не случилось.
Дошли и увидели тело, валявшееся на дорогое рядом с БТРом. То был казак, броня вся обгорела, от пыльника одни швы остались. Ткань истлела. Даже оружие обгорело, кругом десятки гильз. Не успели расстроиться, как нашли ещё одного мертвого, а в кабине БТРа ещё и водитель мёртвый был. Его сколопендры ещё и обглодали, местами до костей, он же без брони был. Думали, хоть рацию в бронетранспортёре найдут. Не вышло, видно, кислота попала на аккумуляторы, изоляция потекла, они и полыхнули, а вместе с ними проводка и бак с горючим. Пока система пожаротушения сработала, вся электрика выгорела. Рация была мёртвой.
Тяжелее всего, хуже всего вытаскивать водителя, было. Его они его брали, а он в руках разваливался. Сашка из кабины его подавал, матерился, ругался и говорил:
— Сколопендры, нечисть поганая… Буду всю жизнь убивать… Нет, не хочу без брони умирать, ну что это такое. Разве ж это дело? Твою мать…
Кое-как достали, чуть не по частям, но достали. Перепачкались все. Отмылись, воды было в избытке, в корме БТРа двухсотлитровая канистра была.
Стали копать казакам могилу. Уложили туда товарищей, насыпали холмик, поставили табличку. Ничего они не знали о погибших, только знали, что первая сотня. На БТРе был номер и всё.
Как покончили с делом, Саблин спросил:
— Может, на север повернём, к станице?
Он по взгляду пулемётчика всё понял, когда тот ещё говорить не начал:
— К чёрту станицу, — чуть испугавшись, говорил Саша, — хватит с меня, нахоронился я уже, за все годы войны столько не хоронил, сколько за два дня, пошли на восток, к реке.
Саблин и сам не хотел идти к станице, просто предложил.
— К реке так к реке.
Казаки прятали лопаты в чехлы, закидывали свои тяжёлые ранцы на плечи, брали в руки оружие. Готовы были идти.
Они глянули на карту. До реки оставалось ещё сто двенадцать километров. Быстро идти, так за три дня дойдут, если, конечно, не придётся больше никого хоронить. Сто двенадцать километров для пластуна не так уж и много, это степняки всё на моторах, да моторах, а пластун… он треть войны пёхом проходит.
Пошли.
— Аким, — окликает его пулемётчик.
— Ну?
— Чего грустный?
— Не грустный я.
— Вижу, грустный. Что, казаков жалеешь?
— Нет, — Саблин начинал злиться на этого болтуна.