Так она постоянно занималась самоистязанием, ходила с головными болями, стала заметно раздражительнее и нетерпимее к людям. «Наверно, старею», — говорила она себе и чаше смотрелась в зеркало и оставалась недовольной цветом лица, находила какие-то морщины, которых в действительности не было. Порой ей казалось, что глаза потускнели и утратили прежний задорный блеск, так нравящийся в ней мужчинам. Расчесывая волосы, с тревогой глядела на выпавшие и уверяла себя, что с каждым днем они заметно редеют. И так продолжалось каждый день.
Уверовав в неизбежность только худшего в жизни, она ждала его почти смиренно, меньше терзаясь и мучаясь, боясь признаться самой себе, что в жизни ее в действительности появлялись признаки поворота к лучшему. Если в госпитале за месяц она получила от него два письма, то сейчас за одну неделю три. С каждым новым письмом она все больше и больше не узнавала прежнего Михаила. В его военном, сухом и официальном языке появлялись такие инородные для его характера слова, как «родная моя», «Нинуся» (хотя за все время, сколько она знала его, он называл ее только Ниной). Начинались они, как с привычного девиза: «Все будет хорошо». Делами по службе он был доволен. Пошел на повышение. Намекал на близкие радостные события на фронте и. как правило, заканчивал, как клятвой: «Твой навсегда».
Дочитывая, она с прежним чувством недоверия спрашивала: «А так ли?» И снова, одолеваемая сомнением, говорила себе: «Не верю».
Сегодняшнее письмо принесло ей впервые за все время радость. Он писал: «Хлопочу о тебе, и небезуспешно. Скоро будем вместе. До скорой встречи». Она, прочитав, подпрыгнула, закружилась в вальсе: «Скоро, скоро, скоро», прижимая письмо к груди.
На пороге ее врачебного кабинета появился главный хирург госпиталя. Среднего роста, с приятным лицом и, несмотря на свои пятьдесят пять лет, с буйной шевелюрой. Он улыбался:
— Нина Александровна, да вы, голубушка, совсем помолодели! — Оглядел ее с головы до пят — Поверьте мне, старику, это не очередной дежурный комплимент.
Она смутилась от неожиданного его появления, зарделась.
— Поглядите, поглядите на себя в зеркало!
И он взял ее за локоть в подвел к зеркалу. На нее глядело слегка растерянное молодое лицо, прежним задорным огоньком светились глаза. Она узнала себя в лучшие годы, до замужества, в дни встречи с Михаилом. И отошла, будто не веря своим глазам.
— Вы всегда мне нравились, Нина Александровна, — сказал он. — Вы знаете, я человек прямой и острый, как скальпель — основное оружие моей профессии. Но сейчас я искренне обрадовался, увидев вас. Ну, вы не обижайтесь на меня, увидел вас девчонкой. И огорчился.