— Люблю. Очень люблю. Но какие сейчас танцы, когда война столько горя приносит каждый день.
— Да, да, голубушка, танцы многие позабыли. А я вот, грешный, жизнь прожил, а танцевать не научился.
— Пускай поскорее война закончится. Тогда, тогда, я обещаю, Михаил Алексеевич, я научу вас. Хотя я танцами никогда не увлекалась. Разве вот только девушкой.
— А не поздно ли мне учиться?
— Не поздно, не поздно. У меня есть друг, который любит повторять: «Учиться всем пригодится».
Главный врач прошелся по кабинету, заложив руки за спину, будто обдумывая, принять ему или нет ее предложение. Остановился, призадумался.
— Что, Михаил Алексеевич, испугались?
— Нет, нет. Как же я могу отказать вам, голубушка? Я не о том. Сегодня вечером медицинская конференция, большой профессорский консилиум с участием высшего медицинского командования, представителей округа. Он состоится в госпитале. Там будут демонстрировать последние достижения хирургии, нейрохирургии. Вам придется меня сопровождать. Для вашего будущего как хирурга это будет полезной школой. Я вот все думаю, что бы нам показать там? У Верховцевой есть интересные операции, у Зильбер тоже. Правда, надо кое-что еще проверить, не торопиться. Да и ваша операция последняя. Откровенно, позавидовал. Я бы и то не решился так дерзать.
— Ну что вы, Михаил Алексеевич, — смутилась она. — Пока еще нет данных анализа. Я все же не сама ее делала. Вы мне кое-что подсказали.
— Именно кое-что. Нет, нет. Тут я не имею права с вами делить славу. Скромность мне ваша нравится, конечно. Будьте и впредь такой. Это всегда помогает. Но операцию вы провели блестяще. Я говорил уже со многими академиками в этом деле. Одни сомневаются, а другие не верят. Ну, так я пошел. Готовьтесь. И не забудьте.
— Нет-нет, что вы, Михаил Алексеевич. Быть на такой конференции для меня большая честь. Но при одном условии.
— Каком?
— Ни слова о моей последней операции.
Он откашлялся, поправил пятерней густую шевелюру. Так он всегда делал, когда волновался.
— Хорошо, хорошо. Даю слово, — и, помолчав, добавил: — Ну вы и женщина, я вам скажу!
Корсаков встретил Аленцову в гардеробной. Она сняла шапку, стряхнула густо набившийся снег. С мороза, с серебристыми снежинками в темных волосах, с высокой прической, она была красива. И сразу как вошла в вестибюль, много мужских взглядов потянулось к ней, как бы между прочим заинтересовавшись входной дверью, будто все они кого-то с нетерпением ожидали.
— Почти опаздываете, голубушка, — сказал Корсаков, помогая ей снять шинель.
— Почти не в счет, — ответила она, смотрясь в зеркало и поправляя прическу. И, щурясь, как все близорукие, оглядела вестибюль.