– А вы? – спросил тогда Макс, вспомнивший этот разговор, читанный им где-то когда-то в уже неосуществимом будущем.
– Я сказал ему, что с хорошим человеком лестно заключить хороший блок. Так что же произошло в январе двадцать второго с товарищем Микояном?
– Его взяли с поличным мои люди во время беседы с председателем Сибревкома Лашевичем, – ответил Кравцов. – Лашевич тут же сдал назад, объявив, что все это дело попахивает провокацией. Но Микоян, которому деваться было некуда, чистосердечно признался, что послан в Новониколаевск[39] Сталиным с целью не допустить избрания на съезд сторонников Троцкого и Смирнова. Протокол допроса я доставил Владимиру Ильичу. Ваши сторонники на съезд прошли. Сторонников Зиновьева проредил в Питере Леонид Петрович. Результаты известны…
– И получается, что мы с Лениным сделали ровно то же, что собирались сделать Сталин и Каменев.
– Так, они, Лев Давыдович, и сделали, – пожал плечами Кравцов. – На двенадцатом съезде. Помните?
– Помню. Значит, готовы пойти на некоторые компромиссы?
– Уже пошел, – хмуро ответил Кравцов, закуривая.
– Знаю, – кивнул Троцкий. – И не вижу причин для самобичеваний. В конце концов, вы можете гордиться: идею противовесов, – губа Троцкого снова дернулась в раздражении, – предложили вы, а мы с Владимиром Ильичом всего лишь провели ее в жизнь.
– Вопрос можно? – спросил Макс.
– Ну, если мы вместе, не вижу причин отказывать, – улыбка у Льва Давыдовича получилась кислая, и Кравцов, кажется, знал, почему.
– Как вам удалось заставить ЦК принять «завещание Ленина»?
– Если честно, почти случайно, – Троцкий взял папиросу, закурил. – Практически чудо, – выдохнул он дым. – Случайное арифметическое большинство на пленуме ЦК.
– Почему вы отдали Сталину Совнарком?
– Он сложил полномочия генерального секретаря, уступив пост Смирнову. Мы не хотели открытого конфликта. Совнарком представлялся серьезной заменой, тем более что мне «предложили» ВСНХ вместо наркомвоенмора. Грех было жадничать…
3
Видимо, солнце сместилось на небосклоне или еще что, но оконное стекло потемнело вдруг, и в сизой полупрозрачной глубине возникло отражение. Кравцов всмотрелся в собственное лицо – ему редко приходилось видеть себя в зеркале – и в целом остался увиденным доволен. Хорошее лицо, выразительное и не бабское, как у некоторых до времени погрузневших товарищей. Без лишнего жира и с той лаконичностью черт, что указывает обычно на присутствие характера и замысловатость жизненной истории. Лицо состоявшегося человека, солдата и революционера, каким он, как ни странно, себя теперь ощущал не только на людях, но и оставшись наедине с самим собой. Прошлое, потерявшееся в отмененном будущем, не довлело над ним, все дальше уходя в темные глубины забвения, но и не оставляло вовсе.