Мужики, потупившись, покивали.
Поп снова про себя пробормотал.
— Нихрена вам не понятно…
И снова зарокотал.
— Накладываю на вас епитимью! Вы трое, дабы претерпевали скорбь, и через тяготу телесную освободились от греховных помыслов, сегодня придёте на вечерю в храм и отобьёте по двести земных поклонов во время Богослужения. Понятно?
Самый умный мужик сразу возмутился.
— А чё двести-то? Чё сразу — двести?
— А ты, Николай, отобьёшь триста, — рыкнул иерей. — А в храм Господень придёте, чтобы не отлынивали от духовного лекарства. Знаю я вас!..
Аркадий сменил тембр голоса и заговорил нормально.
— Теперь ты, Пётр… Я сегодня же съезжу в Лешуконское к становому, а ты не вздумай в бега податься. Отлучу и прокляну.
Мужики переглянулись.
— О, как!
— Вас, мыслю, тоже могут арестовать. Вы же способники.
— Так, а мы чё?! Мы же ничё! Чё сразу — «заарестовать»!
— Думать надо, дети мои. Сначала думать. Глядишь, охота беззаконие творить и пропадёт.
Тут Варя встала перед иереем на колени.
— Ваше преподобие, я вас прошу, я вас умоляю, не надо Петра в управу. У меня плотников не останется. Накажите своей властью, ваше преподобие. Не надо его на каторгу.
Поп долго стоял и молчал. Потом скомандовал:
— Встань, Варвара Ильинична. Прохоров, целуй барыне руки! Она воистину святая. Четыреста поклонов сегодня отобьёшь. Понял?
Петр покивал и пошел к Гагариной целовать руки. Та выставила ладошки.
— Нет! Нет! Не надо руки целовать. Это совершенно супегфлю. Пусть идут.
— Ступайте чада неразумные, — пророкотал Аркадий. И в бороду.
— Бестолочи.
Поп ещё минут пять пошептался с Варей, выпил на дорожку граммов пятьдесят малиновой настойки и ушёл своим строевым шагом.
А Варвара приказала Марие.
— Сбегай, Маша, к Захару на конюшню, пусть запряжёт Жасмин в двуколку, да догонит отца Аркадия. Чего же ему пешком двадцать вёрст.
Через три минуты из-за дома вылетела коляска, влекомая тонконогой лошадкой песчаного цвета. Денис долго стоял, глядя вслед повозке. Варя спросила:
— Красивая?
— Да, — покивал Соколов, — прямо как игрушечная…
Когда остались в гостиной одни, Варя наставительно сказала:
— С церковью ссориться не следует. Но мы, вроде, всё правильно сделали… Ну, и что? Когда уходим?
— Давай ночью. Когда никого в доме нет.
— Хорошо, — Варя прижалась к Денису, — а ты в ливрее такой красивый…
— Всё равно надо переодеться.
И пошел снимать ливрею и надевать джинсы.
Через полтора часа на двор влетел Захар в коляске. Натянул вожжи. Лошадка блестела потной шкуркой, нетерпеливо переступала, видимо недовольная тем, что пробежка закончилась. Она даже разок скозлила.