— Все так сложно… — наконец, глухо произнес он. — Сколько ума… Сколько изобретательности надо иметь, чтобы задумать такое и — шаг за шагом — выполнить, не ошибиться… Не понимаю. Никогда не пойму.
Настасья Марковна покачала головой:
— Ничего подобного. Не было никаких казуистических планов — как раз наоборот: она делала только то, что требовалось в конкретный момент, ничего больше. А ее умозаключения не шли вперед дальше, чем на две ступени, — как и полагается у шестилетнего ребенка: появился маленький братик — и мама ее разлюбила, значит, нужно, чтобы братик исчез, вот и все. Ну, а насчет крысиного яда мать, наверное, не раз ее предостерегала раньше на даче, небось, сама же еще попросила присмотреть, чтоб, в случае чего, братец его в рот не сунул, — да мало ли… Ты при этом мог и не присутствовать — а малышка мотала себе на ус и мотала… А будет ли кому-то впоследствии больно — какая разница, главное, что мама теперь полюбит свою доченьку «обратно»…
«Как бы не так… — Илья вспомнил недавно пойманный алчный, как на мороженое в парке отдыха, сестренкин взгляд и содрогнулся. — Вот уж тут она точно ошибается…».
— Подождите! — ему вдруг захотелось поймать попадью на какой-нибудь несостыковке, чтобы, может быть, ухватиться, потянуть, размотать все назад, стряхнуть наваждение, вздохнуть легко. — Маленькие дети еще не понимают, что такое смерть! И как можно сделать так, чтобы кого-то «не стало» совсем! Для этого нужно было увидеть, как человек умер, хотя бы на похороны чьи-то сходить, а ее ведь никогда не брали с собой! И ничего не объясняли! Даже когда недавно наша бабушка умерла, сказали, что она уехала в деревню! И Ан… она, в общем… через неделю ее забыла и больше не вспоминала никогда!
Женщина села рядом, сделала смутное движение рукой, и молодой человек отчего-то сразу понял, что она дернулась погладить его по голове, по холке — но не решилась, испугавшись его всегдашней ершистости, заставляющей отвергать любую ласку… А Илье так вдруг этого захотелось! Простого домашнего жеста, и — маленьким побыть. Только сейчас, в последний раз — и повзрослеть навсегда. Но не скажешь же: «Погладьте меня, пожалуйста!». Или скажешь? А, какая разница! Илья взял ее большую жесткую руку и положил к себе на голову, подставляясь, как пес:
— Вот так хорошо.
Настасья Марковна с мягкой силой провела ему по волосам — раз, другой — и действительно стало легче, теплее.
— Они понимают, к сожалению… Или к счастью… Это заложено с рожденья… Никто никогда этому специально не учит детей, а они знают, — она чуть заметно улыбнулась. — Вот послушай. Когда моей дочке было два с половиной годика, она сильно заболела, жар появился, кашляла сильно… Ну, а лекарств особых не было тогда, конечно… Я ее напоила чаем с малиной, натерла грудку скипидаром — тогда все так детей лечили… И закутала, как могла: пусть, думаю, хорошенько прогреется… Но, сердце, видно, стало не выдерживать такого жара, и девочке моей стало плохо. И знаешь, что она мне сказала? Она рано начала говорить и сразу — целыми предложениями… Умненькая была… Так вот, она сказала: «Мамочка, я умираю…». Тогда я ее сразу развернула! А ты говоришь…