Это, однако, не остановило ни еврейскую молодежь, ни Жаботинского.
Шмуэль Кац: «Молодежь учила перевод Жаботинского наизусть, а отрывки из него цитировались в частных беседах и групповых дискуссиях. С него снимали копии, распространяли подпольно и декламировали на митингах молодежи и собраниях организаций самообороны. Один участник такой встречи писал позднее: “Еврейская молодежь и члены отрядов самообороны собирались вместе и читали вслух русский перевод этого будоражившего стихотворения. Счастлив был тот, кому доставалась переснятая копия, а совсем счастливым выпала честь слушать, как Жаботинский читает его на одном из наших тайных нелегальных митингах”».
И Владимир чувствовал это, видел, как своей энергией, яростью голоса и стихов он срывает с их душ какую-то болотную слизь, пробивает панцири эгоизма, бьет и хлещет по лицам, ранит до крови самолюбивые сердца и, прорываясь к еврейским генам, взрывает сознание:
И видели, выглядывая в щели,
Как корчились тела невест и жен…
Там прятались сыны твоих отцов,
Потомки тех, чей прадед был Иегуда,
Лев Маккавей, – средь мерзости свиной,
В грязи клоак с отбросами сидели,
Гнездились в каждой яме, в каждой щели –
По семеро, по семеро в одной…
Сын Адама,
Не плачь, не плачь, не крой руками век,
Заскрежещи зубами, человек,
И сгинь от срама!
«Юношеский сионизм Жаботинского, вызванный к жизни “срамом” кишиневского погрома, явился в первую очередь реакцией на унизительное и рабское “непротивленчество” соплеменников. Другими словами, его сионистская деятельность проистекала все из того же чувства собственного достоинства, обретшего национальное выражение. “Наша главная болезнь – самопрезрение, наша главная нужда – развить самоуважение”, – заявляет он на заре своей политической карьеры». (Профессор Михаил Вайскпоф, доктор философии).
Не плачь, не плачь, не крой руками век,
Заскрежещи зубами, человек,
И сгинь от срама!
«Пришел 1903 год, и “лучезарная жизнерадостность” восходящей литературной звезды Альталены была погашена волной погромов, прокатившихся по южным российским губерниям. И миру явился другой Жаботинский – бескомпромиссный и жесткий боец, оратор, дипломат, военачальник. Он часто ездит по западным окраинам империи, видит положение дел в черте оседлости. И очень скоро становится пламенным борцом против ассимиляторских настроений и одной из ведущих фигур сионистского движения» (Олег Горн, историк).
…Хотя в то время уже был изобретен фонограф и даже синематограф, никто, к сожалению, не записал выступления Жаботинского. И теперь только по мемуарам его слушателей можно представить силу воздействия его речей. Которые они сравнивают, как ни странно, с… речами Троцкого. А по рассказам моего отца, видевшего в юности выступление Троцкого, это был феноменальный оратор, гипнотически захватывающий любую, даже многотысячную толпу. Тем не менее те, кто слышал их обоих, пишут, что по мощи и внутренней энергии Жаботинский был выше Льва Давыдовича…