– Все! Пора писать!
Утро я обычно проводил на Пустоши, гуляя и купаясь, а после обеда писал или диктовал «Пробуждения». Каждый вечер, пройдя по Фрогнал и Милл-Лейн, я являлся в дом тридцать семь на Мейпсбери-роуд, где читал матери написанное за день. Когда я был ребенком, она часами читала мне вслух, и из ее уст я впервые услышал Диккенса, Троллопа и Д. Г. Лоуренса; теперь же она хотела, чтобы я ей читал – полную историю того, что она слышала в кусках и отрывках. Она слушала внимательно, эмоционально, но всегда была готова и покритиковать; при этом она исходила из собственных представлений о том, что клинически достоверно, а что нет. С противоречивыми чувствами мать терпела мои отклонения от выбранного курса, мои шатания, а высшей ее оценкой было «звучит правдиво»!
Иногда она говорила:
– Такого не может быть.
Но постепенно все чаще и чаще я слышал:
– Здесь у тебя получилось. Вот это звучит правдиво.
По сути, истории для «Пробуждений» тем летом мы писали вместе, и оба переживали такое чувство, будто время остановилось; мы словно попали в сказку, нам была дана привилегия уйти от суеты каждодневной жизни в особое измерение, измерение творчества.
Моя квартира в Хэмпстед-Хит была на расстоянии легкой пешей прогулки от офиса Колина Хейкрафта на Глостер-Кресент. Я виделся с Колином в 1951 году, когда был первокурсником Королевского колледжа. Он заканчивал колледж: невысокая энергичная фигура в мантии выпускника, уже обладавшего манерами и самоуверенностью Эдуарда Гиббона, но подвижного и в движениях исключительно быстрого – говорят, он был замечательным игроком в настольный теннис и не менее выдающимся знатоком классической древности. Не встречались мы с ним двадцать лет.
Летом 1969 года я написал первые девять историй для «Пробуждений», но «Фабер и Фабер» их отвергло, что заставило меня усомниться в том, что я вообще когда-нибудь закончу и опубликую какую-нибудь книгу[41]. Я отложил рукопись и впоследствии потерял ее.
К этому времени Колин Хейкрафт владел достаточно солидной издательской фирмой, «Дакуорт», которая располагалась через дорогу от дома Джонатана Миллера. В конце 1971 года, видя, в каком затруднительном положении я оказался, Джонатан принес Колину копию текста первых девяти историй – я совсем забыл, что она у него была.
Колину истории понравились, и он предложил мне написать еще. Меня это и взволновало, и испугало. Колин мягко настаивал, я колебался; он ждал, потом вновь шел на приступ. Он был очень деликатен, очень осторожен по поводу моей неуверенности в себе и моих беспокойств. Я увиливал в течение шести месяцев.