Сказать по правде, болезненные странности поведения обнаружились у ЛJвочки давно, по завершении "Войны и мира". Он, как видно, вложил столько своих мыслей и переживаний в героев романа, что, расставшись с ними, ощутил страшную пустоту. ЛJвочка в то время часто жаловался, что его мозг не дает ему покоя, что для него все кончилось, что пора умирать. Она пыталась его уверить, что ему далеко до старости, просто он переутомился и не вполне здоров. ЛJвочка занялся чтением философов, особенно Шопенгауэра. В сентябре 69-го года с ним приключилось, то, что они в семье называли "Арзамасская тоска". Он поехал в те края с целью прикупить земли. Ночью в гостинице он проснулся и долго не мог соообразить, где находится. На него нашла тоска, страх, ужас, какого он не испытывал в своей жизни. Пытаясь успокоиться, он стал говорить себе: это глупость, чего я боюсь? -- Меня, -- ответил голос смерти. -- Я тут. Это воспоминание засело в нем глубоко. Прошло несколько лет и нечто подобное повторилось в Ясной Поляне. Это было после всех тех ужасных потерь в семидесятые годы. Как-то ночью старший сын Сергей, спавший на первом этаже, во сне услыхал настойчивые крики отца "Соня! Соня!" В испуге он вскочил с постели и отворил дверь, в коридоре стояла кромешная тьма. Крики продол-жались. Она появилась на верхней площадке со свечой:
-- ЛJвочка, что случилось?
-- Ничего, просто я оказался без спичек и заблудился в доме.
От испуга на нее напал изнурительный приступ кашля. Позднее ЛJвочка рассказал, что по пути из кабинета в спальню, он вдруг понял, что не знает, где находится. Что это за стены, куда ведет эта лестница? Его охватил панический страх...
Возможно, эти страхи или, кто знает, даже истерия, послужили начальным толчком для нынешних поисков так называемого праведного пути. Это новое ЛJвочкино христианство было для нее источником тяжелых огорчений, оно заставило его забыть свое жизненное назначение. Тургенев в предсмертном письме умолял его вернуться в русскую литературу -- не помогло.
Происходи это с кем-то посторонним, над многим из того, что он делает в соблазне святости, можно было бы весело посмеяться. Ей, однако, было не до смеха. Летом 81-го года ЛJвочка решил совершить паломничество в Оптину пустынь, инкогнито. Она, как сейчас, помнит картину его отправления в дорогу -- в мужицком армяке, в лаптях с онучами, с посохом в руках. Она и дети стояли на крыльце, удрученные и напуганные этим маскарадом, этой сценой с переодеванием из оперы-буфф. За ЛJвочкой в отдалении следовали, тоже наряженные пейзанами, два телохранителя: учитель Виноградов и слуга Арбузов. Рыжие бакенбарды Арбузова комическим образом контрастировали с его костюмом, вдобавок он нес чемодан. Дальнейшие приключения были в том же духе. На второй день ЛJвочка, непривычный к лаптям, в кровь стер себе ноги, пришлось в Крапивне купить толстые носки. Он, однако, оставался в хорошем расположении духа, когда они на четвертый день добрались до Оптиной. Монахи, приняв волосатых запыленных путников за нищих, в чистую гостиницу их не пустили, направили в трапезную для простого люда. ЛJвочка был в восторге, что его признали за мужика. В записной книжке он отметил: "Щи, каша, квас. Одна чашка на четверых. Все хорошо. Едят жадно". Но когда подошло время сна, и они подошли к дверям ночлежки, оттуда пахнула такая крепкая вонь, что граф почувствовал дурноту. За рубль, который Арбузов сунул монаху, их поместили в отдельной комнате, где, правда, уже храпел некий сапожник из Волхова. ЛJвочка долго не мог заснуть, пришлось слуге разбудить соседа. Последовало неприятное объяснение, но сапожник больше не тревожил ЛJвочку. Обратно граф и его спутники вернулись поездом.