— В самом деле? Почему же я вас не вижу?
— Не только ты, Таня. Кстати, я узнал твоё имя, потому что, когда у тебя получается трель, ты говоришь себе: «Ай да Таня!»
— Так вас не видит никто?
— В том-то и дело!
— Но ведь это же очень неудобно, — возразила Таня. — Вам-то самому хотя бы изредка удаётся себя увидеть?
— К сожалению, редко. Только когда идёт слепой дождь.
— А что это такое?
— Дождь пополам с солнцем. Впрочем, тогда меня могут увидеть и другие.
— Те, кто к вам хорошо относится?
Она услышала добрый, звенящий смех и подумала, что так могут смеяться только хорошие люди.
— Это я радуюсь, что ты так догадлива, — сказал Сын Стекольщика. — Кроме того, ты вежлива, терпелива и нелюбопытна.
— Вежлива? Может быть. Терпелива? Пожалуй. Но нелюбопытна? Ну нет! Мне, например, до смерти хочется узнать, почему вы стали прозрачным, что вы делаете в этой оранжерее, и вообще, что с вами случилось?
— Ну что ж, — вздохнув, отвечал Сын Стекольщика. — Придётся рассказать тебе мою историю, Впрочем, это нетрудно, потому что я давным-давно выучил её наизусть.
Видеть тех, кто тебя не видит, — в этом есть своя прелесть
— Видишь ли, — начал он, — я сын Председателя Союза Стекольщиков, который так любил своё ремесло, что каждый месяц выбивал все окна в своём доме только для того, чтобы вставить новые стёкла. Стекло всегда казалось ему одним из семи чудес света, а прозрачность — самым драгоценным свойством любого предмета. Среди его друзей были, например, прозрачно-чистые и прозрачно-благородные люди. Словом, ему до смерти хотелось, чтобы у него родился совершенно прозрачный сын, а когда человек неутомимо стремится к намеченной цели, это почти всегда удаётся. Вот так и случилось, что я, как видишь, родился совершенно прозрачным.
— Точнее было бы сказать: «как не видишь», заметила Таня.
Он опять засмеялся — и так звонко, что стёкла оранжереи весело отозвались.
— Прекрасно! Значит, ты ещё и остроумна. Впрочем, я не могу согласиться, что быть прозрачным так уж неудобно. Видеть тех, кто тебя не видит, — в этом есть своя прелесть. Ты спрашивала меня, что я делаю в этой оранжерее. Ты понимаешь, мне приходится много путешествовать, а в гостиницах всегда начинаются длинные, утомительные расспросы… «Извините, гражданин, мы не прописываем невидимок…» Или: «Как же я могу предоставить вам номер, если неизвестно даже, женщина вы или мужчина?» Словом, я решил, что удобнее всего останавливаться в оранжереях. Теперь остаётся только один вопрос: «Что вы делаете в Немухине?» Ответ: «Ничего». Просто мне показалось, что в этом городке немало кристально-честных и прозрачно-благородных людей. Вот я и подумал: «А вдруг мне удастся помочь кому-нибудь из них?» Ведь именно такие люди часто попадают в беду.