«Разорву-ка я его, — подумала она, — и стану бросать по одной бусинке через каждые десять шагов».
Так она и сделала. Но увы! Ожерелье было хотя и длинное, но не очень. А между тем где-то поблизости промчалось, ломая ветки и отвратительно хрюкая, какое-то животное. Неужели кабан?
Вот когда душа у неё действительно ушла в пятки — никакие силы не могли её удержать. Таня стала плакать, сперва негромко, потом всё сильнее, и, наконец, слёзы градом хлынули из её глаз и вместо бус стали падать на тропинку. Некоторые, самые крупные, попали ей на руки, и она с удивлением подумала, что они действительно похожи на град. Но ещё больше они были похожи на её собственные бусы, из которых можно было сделать не одно, а тысячу ожерелий.
Это было, конечно, нечто вроде весточки от Сына Стекольщика— кто же ещё мог превратить слёзы в стеклянные бусы?
«Он помнит обо мне, — радостно подумала Таня, — и нет ничего невероятного, если я возьму да и пойду назад по тропинке. Мне кажется, что она больше не заставляет меня идти вперёд».
И, скомандовав себе: «Кругом!» — она сделала полный оборот и пошла назад в Мухин — теперь через каждые десять шагов она видела блестящую бусинку, и ей даже захотелось подобрать их — ведь тогда у неё было бы ожерелье из собственных слёз.
Она снова — только на этот раз в обратном направлении — прошла расколдованную тропинку и побежала домой быстрее, чем даже на состязаниях, когда ей удалось бы прийти второй, если бы не развязался шнурок.
Госпожа Ольоль только дважды падала в обморок. В первый раз, когда оказалось, что моль почти без остатка съела её роскошную парижскую шаль, а второй раз, когда в её тарелку с гороховым супом попал таракан — она до смерти боялась тараканов.
Увидев Таню, которая весело барабанила в дверь, она хоть и не упала в обморок, но остолбенела и долго не могла выговорить ни слова.
— Госпожа Ольоль, что с вами? — спросил Николай Андреевич. — Таня сегодня поздно вернулась из школы, и давно пора завтракать, то есть я хочу сказать — ужинать, а на стол ещё не накрыто.
Сын Стекольщика не сказал Тане, когда он вернётся. Но, уходя, он оставил в Немухине Заботу о ней — она-то и превратила её слёзы в бусы. Он был предусмотрительным волшебником и прекрасно понимал, что госпожа Ольоль не оставит Таню в покое. Забота была одним из тех чувств, которые верно ему служили.
Он уехал, а чувство осталось. Забота сделала то, что на её месте сделал бы он.
А между тем Сын Стекольщика шёл и шёл, останавливаясь, чтобы отдохнуть в оранжереях. Он хорошо чувствовал себя среди цветов. С его появлением они, здороваясь, наклоняли головки, а когда он уходил, мысленно желали ему счастливой дороги.