Да и стоило ли начинать все сызнова, после того, что было. Вспомню, как стоял тогда на крыше, дрожал от пронизывающего ветра или, скорее, от отчаяния, смотрел вниз на людишек-муравьишек, плакал, и от этих воспоминаний муторно становится на душе, будто не восемь лет назад это было, а вчера.
Она была старше меня на два года. С возрастом стирается пропасть в летах, но совсем не так в молодости. Два года разницы позволяли ей смотреть на меня свысока, как на какого-то губошлепого юнца, и я, я сам думал, что я и есть такой, по сравнению с ней. Она — душа любой компании, заводила, способная заткнуть за пояс любого, — она вертела своими многочисленными кавалерами, как хотела. Все они, конечно, были старше ее, потому что и сама она была еще молода, а в этом возрасте, повторюсь, девушки не признают ухажеров моложе их самих. Но как-то в список ее поклонников попал и я.
Помню, веселый междусобойчик в мало знакомой мне компании. Комната в коммунальной квартире, талонная водка на столе, перекуры на черной лестнице, и Таня в центре всеобщего внимания с гитарой в руках. Подробности и лица давно уже стерлись из памяти, не помню даже имени той девушки, которая привела меня на этот день рождения, не помню, чей это был день рождения. Но все, что было связано с Таней, запомнилось навсегда. Перебирая струны гитары, она пела песни, в основном романтические, сентиментальные, девчоночьи. Помню, была там исполнена «Перчатка» Шиллера, положенная на дворовую музыку. Ее восприняли на «ура», и попросили Таню исполнить ее на бис, но имя Шиллера ни разу не прозвучало: я молчал от стеснения, остальные, наверно, не знали, а Таня, скорее всего, не хотела отдавать часть аплодисментов немецкому поэту. Все мы были там примерно одного сопливого возраста, причем девушек было намного больше, чем молодых людей, и, конечно, среди нас не было ни одного настоящего мужчины — потому, может, и ловил я на себе иногда Танины взгляды. Взглядов было всего несколько за весь вечер, но я уже знал тогда — этого хватит — так, с любопытством, призывно и озорно горели ее глаза.
Чем я был тогда! Легкомысленный мальчишка!
Черная лестница запомнилась только потому, что там все и случилось. Все, кто курил — большая часть компании — время от времени выбегали на лестницу всегда одновременно, чтобы покурить и быстрей за стол, за водочку, но один раз Таня пришла, когда многие уже докуривали. Пришла и опять посмотрела на меня. Помню, я отметил это про себя и стал реже прикладываться к сигарете. Все так же одновременно докурили и ушли. Остались только я и Таня. Мы должны были о чем-то говорить и говорили, наверное, но я ничего не помню. Я сидел на подоконнике, она рядом стояла у стенки. Вот она уже и докурила, а моя сигарета все не кончалась, я специально делал так, чтобы только она не потухла. Сам не понимаю, Господи, откуда у меня появилось столько хитрости, но помню, точно помню, я заранее все рассчитал.