– Вы ее видели?
– Она живет в Мейфэре вместе с мисс Свифт, моими сестрами и леди Эвелин.
– Ну, если леди Эвелин…
– Простите, графиня, – перебил Гриффин. – Танец закончился, и я должен встретить сестер у выхода – нам пора ехать, уже достаточно поздно.
– А я должна взять их накидки. Простите, миледи.
Эсмеральда, не глядя на него, развернулась и направилась к выходу, но не успела сделать и пяти шагов, как Гриффин поравнялся с ней и сказал:
– Весьма поучительная беседа, не находите?
– Вы именно так ее восприняли?
Она даже не потрудилась взглянуть на него, и это ужасно раздражало: могла бы хоть голову повернуть.
– Конечно. Я узнал много нового. Вам придется кое-что объяснить, когда мы вернемся домой, мисс Свифт. Я не могу допустить, чтобы внучка виконта выполняла обязанности гувернантки.
– Решение за вами, – бросила она, не сбавляя шага.
Не предавайтесь запретным удовольствиям.
Не зря же их называют запретными.
Мисс Фортескью
«Когда мы вернемся домой». Опять слова Гриффина глубоко тронули ее и вселили надежду. Их было много, таких фраз. Он произносил их не думая, не придавая им значения, а она помнила их все, и они, совершенно невинные, так грели ее сердце.
Но, увы, сегодня у Эсмеральды было ощущение, что она сотворила такое, чему проделки Джозефины и Наполеона в подметки не годятся: дала герцогу повод выставить ее из дома.
Сильный ливень заставил их расстояние от здания до экипажа преодолеть бегом. Эсмеральда и Гриффин молчали, а сестры, казалось, ничего не замечали. Сняв перчатки и стряхнув накидки, девушки удобно устроились на сиденьях и завели разговор о джентльменах, с которыми познакомились и потанцевали, о молодых леди – одни им понравились, другие – нет, – а также обсудили драгоценности, прически и платья каждой дамы, поохали и поахали над тем и этим.
Эсмеральда была рада, что девушки имели успех на первом балу и с ними не произошло ничего неприятного, но особого восторга не выражала. Герцог знает теперь ее тайну!
С тех пор как Эсмеральда едва ли не сбежала от леди Норвуд, приходилось подавлять неприятное беспокойство, то и дело поднимавшееся в ней. Если она позволит, это беспокойство победит и поглотит ее. А впрочем, с какой стати ее одолевают дурные предчувствия? Она не сделала ничего плохого: просто не сообщила о том, что герцог, возможно, хотел бы знать, но никого не обманывала и никому не обещала рассказывать о прошлом своей матери, поскольку это никак не влияло на способность выполнять обязанности, которые на нее возлагали.
В темном экипаже легко было избегать пронизывающего взгляда, но сейчас, снимая накидку, она то и дело смотрела в его сторону, а он – в ее. Когда он сбросил влажный плащ, ее слабая надежда на то, что он уйдет, не расспросив ее, погасла.