— Это какое же такое «доказательство»?
— Записочка…
— Записочка? — искренне удивившись, переспросила Ярцева.
— Вашей рукой писана.
— Никогда я никаких записок вам не писала! Вы эти глупости бросьте! На одинокую женщину всегда можно пятно положить. Довольно стыдно, товарищ лейтенант! — заключила Ярцева.
Расстегнув комбинезон, Евсюков пошарил по карманам тужурки и извлек записку, написанную на узком прямоугольнике бумаги желтого цвета.
— Скажите, это не вы писали?
— Не имею такой привычки, чтобы мужчинам записки писать.
Упорство Ярцевой начинало его злить.
— Вы же в нее камешек завернули и бросили в окно. Здесь ясно написано: «Если скучаете, приходите в санчасть. Я в полном одиночестве. Катя», — прочел Евсюков.
— Ну-ка покажите, — все больше удивляясь, потребовала Ярцева.
— Смотрите, только из моих рук, — сказал Евсюков и, разгладив на колене записку, показал ее Ярцевой.
Она прочла записку, ушла в машину и вернулась с книгой дежурства.
— Вот поглядите мой почерк! Хоть бы руку ловчее изобразили! — с негодованием сказала Ярцева.
Записка была написана другой рукой, казалось, знакомой, но чей был этот острый, с левым наклоном почерк, Евсюков вспомнить не мог. А искренность Ярцевой не вызывала сомнений.
Она вырвала из его рук книгу дежурства и ушла, резко хлопнув дверкой «санитарки». Евсюков присел на ступеньку машины и, сдвинув на нос фуражку, почесал затылок. «Кто же написал записку? — думал он. — Кому и зачем понадобилось вызвать меня в санчасть?»
Размышления Евсюкова были прерваны — шел на посадку самолет командира. Сунув запаску в карман комбинезона, Евсюков вслед за механиком бросился встречать самолет Николаева.
Перед самым концом летного дня секретарь партийного бюро майор Юдин разыскал Комова, поздоровался, отвел его в сторону и по привычке стал крутить пуговицу на его тужурке. Комов понимал, что Юдин пришел с дурной вестью и мысленно ищет, чем бы подсластить горечь приготовленной им «пилюли».
— Тебя, Анатолий Сергеевич, у нас в полку любят, ценят и уважают, — начал он, как и думал Комов, с «бочки меда». — Ты хороший работник и честный человек, но… — Нитки, на которых держалась «подопытная» пуговица, достигли предельного напряжения. — Ты, конечно, волен поступать так, как подскажет тебе твоя партийная совесть…
— Слушай, Денис Григорьевич, не тяни за душу, выкладывай твою «ложку дегтя», — не выдержав, сказал Комов.
— У меня, конечно, нет никакого официального заявления, пока это только слухи, но… дыма без огня не бывает…
Так старательно начищенная Комовым пуговица оторвалась. Юдин выругался, нагнулся и, близоруко сощурившись, стал разыскивать пуговицу в траве. Очевидно, для того, чтобы сказать то главное, во имя чего он и затеял весь этот разговор, положение «с колена» больше устраивало Юдина, и он невнятно пробормотал: