— Заступою быть, — таинственно понизил голос Филиппка. — Вот как ты. Народ защищать, нечисть бить, в норе черной жить. Идем — ка со мной, чего покажу.
Постреленок увлек Бучилу в кусты, продрался сквозь заросли орешника и с гордым видом ткнул пальцем под ноги.
— Видишь?
— Ну трава, — пожал плечами Рух и спохватился. — Ой какая красивая. Зеленая вся.
— Да не, — Филиппка досадливо сморщился. — Я, по — твоему, травы не видал? Мы пока в деревне жили, держали кролей, так они знаешь сколько жрут? Мамка велит набрать целый мешок, и пока не надергаешь, домой ни-ни-ни. А ты мне трава. Сюда гляди.
Рух разглядел на земле под березой следы. Собачий и рядом человечий, босая нога. Дальше еще: собачий — человечий, собачий — человечий, теряясь в подлеске по направлению к хутору.
— И у дома такие видал, — сообщил Филипка таинственным шепотком. — На гороховой грядке, да я их утром замел, а то мамка убиваться начнет и мне заодно попадет. Думаю тут дяденька с собачкой гулял.
— Глазастый ты, — одобрил Бучила. — И башковитый.
— В Заступы сгожусь? — обрадовался мальчонка.
— Заступой человеку не стать, — Рух с трудом сдержал подступающий смех.
— А ты меня укусишь, как подрасту!
— Все-то ты продумал, браток. А если не захочу тебя я кусать, а? Больно шея у тебя грязная. Настоящий Заступа мыться должон.
— Я помоюсь! Нынче мамке накажу воды бадейку согреть, — всполошился Филиппка. — Ты только куси, как Марью с Ванькой кусил!
— Ваньку я не кусал, — возразил Бучила, понимая, что бороться с деревенскими слухами все равно, что с голодухи дерьмо куриное жрать. Не наешься, но перепачкаешься будь здоров.
— Кусал — кусал, — прищурился мальчишка. — Иначе куда он пропал? Больно ты хитрый.
— Разве тебя обхитришь.
— Обхитришь, — Филиппка внезапно поник. — У нас тут дядечки ночевали, мамка сказала — люди святые. А один, горбатый, жуть страшенный какой, у меня ножик украл. Взял палочку построгать, да с ножиком и утек. Ужо я до него доберусь! — парнишка погрозил невидимому обидчику деревянным мечом.
— Дядечки святые, говоришь? — задумчиво протянул Рух. — Горбун говоришь? Второй на коляске, третий слепой старик с гуслями и парнишка при них?
— А ты откуда узнал? — у Филиппки округлились глаза. — И у тебя украли чего?
— Разве только сон и покой, — Бучила тяжко вздохнул. Тоненькие, почти невидимые паутинки сплетались в узор, и в середине этого узора жирным пауком замер Рычковский хутор и его обитатели. По уму надо было подергать за паутинки, но Руху было лень. Дома его дожидалась пылкая графиня Лаваль.
Два дня утонули в вине, любовных утехах и праздности. Рух забыл обо всем, наслаждаясь приятным времяпрепровождением. Заботы и тяжкие мысли растворились в сладкой, головокружительной пелене и потому на новый призыв Бучила отозвался нехотя и не спеша. Сначала прикинулся мертвым, боясь разбудить вконец измотавшуюся Лаваль, но неизвестный попрошайка не унимался. Пришлось выползать из норы. Рух поднялся по ступеням и нос к носу столкнулся с зареванной Дарьей Кокошкой.