— Да ладно тебе, хороший мужик, — отмахнулся Бучила. — Горюшка вдоволь хлебнул, одичал, говнищем обмазался, с башкой нелады, а может и отродясь такой был. Ты с ним поласковей. Доброе слово и кошке приятно, а тут человек.
Федор сдавлено заматерился в ответ, и поспешил к телеге, подальше от «хорошего мужика», увязавшегося за Рухом навроде верного пса. Лес вокруг потемнел и насупился, хотя солнышко пригревало сильней и сильней. Вершины корявых сосен качались вразнобой, внушая зыбкое беспокойство. Кроме заложных, чувствовалось присутствие кого-то куда более опасного и злобного, смердящего падалью, ужасом и жаждой убийства. Совсем рядом и одновременно далеко.
Каблук мерзко чавкнул, погрузившись в вязкую жижу. Бучила недовольно поморщился, разглядывая испачканные сапоги. Низина не успела просохнуть, от земли тянуло сырым холодком. Возле дороги раскорячилась брошенная телега. Такая же как у Федора. Подозрительно. Рух усмехнулся собственной шутке. Ага, подозрительно, тут все телеги на тысячу верст вокруг одинаковые. Вот он, груз пропавших возчиков. Откуда-то наносило гнильем. Пантелей весь сжался, стал меньше ростом и наступил Руху на пятку.
— Ты чего?
— П-плохое м-место, — выдавил Пантелей.
— Серьезно? Надо же, а я и подумать не мог, — Бучила любопытно сунулся под грубую, набухшую от влаги холстину, укрывающую повозку. Пальцы коснулись металла, очень тонкого и ажурного, чуть задержались и нащупали гладкое дерево. Странный предмет легко сдвинулся с места и Рух вытащил на свет божий икону. Святой, сложивший руки в молитве, смотрел сурово и осуждающе. Хламида отлетела в сторону. Повозка была забита иконами на любой, самый взыскательный вкус: для истово верующих с Богоматерью, для любителей запретного, с чертями, волокущими распутных баб прямо в ад.
Заскрипели раздолбанные оси, подъехал Федор, кубарем скатился с облучка и похозяйски полез в брошенную телегу. Даже скромно стоящего в сторонке Пантелея бояться перестал. Версия с разбойниками рушилась на глазах.
— Вот ты, Федор, чужое бы взял? — спросил Бучила.
— Я? — оскорбился такому повороту Федор. — Да ни в жисть! Я чуж…
— А за пазухой чё у тебя?
— Ой, ёптель! — Федя искренне удивился, заметив за отворотом зипуна край небольшой иконы в серебряном окладе. — Причепилась, кады в телегу полез!
— Бывает, — согласился Бучила. — Я не в претензии. Как в писании сказано: не суди и не судим будешь!
— Золотые слова! — Федор вернул икону на место.
— Еще раз такое выкинешь, убью, тут уж не обессудь, — Рух задумался. — О чем это я? Ах да, чужое добро. Если тати возчиков порешили, то почему к ним иконы не причепилися, как к тебе? Зачем душегубством руки марать, если грабить не стали? За доски деньгу можно великую взять.