— Ты это брось, — пригрозил Бучила. — Даже если там и вправду дите, мы не откроем, пусть его хоть живьем сожрут на наших глазах. Выбирай Иона, один мертвец или четверо.
Плач превратился в жалостливое поскуливание. Иона всхлипнул, забился в угол и прикрыл уши руками. Худые плечи монаха тряслись в беззвучном рыдании. Скулеж перешел в обиженное всхлипывание избалованного ребенка, не получившего заветную сласть. У Руха противно заурчало в желудке, перед глазами стояла отвратительная картина: хныкающая тварь прикинувшаяся ребенком, хватает жертву, впиваясь сотнями пустотелых иголок, пульсирует и сокращается, жадно всасывая разжиженные мясо, внутренности и кровь. Всхлипывание переросло в низкий, горловой вой, исполненный разочарования, ненависти и лютой тоски, вой твари родившейся там, где властвует первородная тьма и демоны пожирают друг друга среди праха и древних костей. Вой резко оборвался и Рух перехватил поудобней внезапно потяжелевший тесак. Иона держался за распятие на груди, как за единственное спасение. Так утопающий хватается за всякий проплывающий мусор, вместо того чтобы успокоиться и лечь на воде.
— Давай больше свеч. Нужен свет! — приказал Рух. Это бы ровным счетом ничего не дало, но монаха было необходимо чем-то занять, пока страх не сожрал его изнутри.
Иона, весь побелевший, издерганный, бросился исполнять путаясь в рясе. Рух осторожно подошел к двери, слушая легкое потрескивание, шелест и чмоканье. Все стихло и через мгновение дверь сотряс сильный удар, засов выдержал, створки чуть разошлись и захлопнулись, пахнув сырым подвалом и застаревшим гнильем. Снаружи было тихо. Затаилась подлая мразь?
— Заступа! — подскочил Иона с перекошенной от ужаса мордой. — Там… там… — монах захлебнулся тыча в противоположную стену.
Бучила тут же забыл о хнычущей твари на улице. Бревна стены подсветились слабым синим сиянием, такое исходит от плесневелых грибов. Свечение росло на глазах, мертвенные отсветы расползались по дереву, пожирая лики святых и выпуская дымные щупальца, сухими языками облизывающими темноту. Порыв ледяного сквозняка едва не потушил свечи, по углам заметались тощие, злобные тени. «А говорят первая ночь самая легкая», — с горечью подумал Бучила. В замогильном свечении просматривалась изломанная, костлявая фигура, из стены вышла скрюченная лапа и в церковь, с заметным усилием протиснулся… призрак монаха Антония.
У Руха, от нервенного перенапряжения подкосились ноги. Антоний с натугой выползал из стены.
— Заступа, Заступа! — позвал Иона и видя, что упырь не реагирует, убежал в темноту.