— Осталась последняя ночь. Что будет не ведаю, готовьтесь к самому худшему. Лукерья, если не отступишься, к утру сына вернешь, не дашь нечистью обратиться и Сатане остатки жизни служить. Иона, узришь сегодня истинного врага, если вера с тобой — победишь, если нет веры — падешь. Еще не поздно уйти, никто не осудит.
— Не уйду, — Иона упрямо мотнул головой. — Боюсь, спасу нет, и не скрываю того, но ежели отступлю — себя прокляну. С вами я, от начала и до конца.
Бучила пристально поглядел монаху в глаза. Всегда нравились люди с железом внутри. Вроде хлипок собой, голосок тоненький, пуглив как зайчишка, а вон оно, твердо стоит и не своротишь ничем.
— Ну тогда начнем, помолясь, — кивнул Рух.
Лукерья, запинаясь и выставив руки перед собой как слепая, дошла до иконостаса и тяжело бухнулась на колени. Слабый, надтреснутый голос заполнил церковь молитвой. Иона крутился рядом не находя себе места. Бучила ждал. Ждал сам не зная чего. Нечистый, скорее всего, явится сам, а уж кем окажется остается только гадать. А гадать Рух не любил, все едино кому рога оббивать. Время густело во мраке разбавленном зыбким пламенем свеч.
В полночь дверь вылетела, засов переломился соломиной, одна створка грохнулась на пол, вторая повисла на вывороченных петлях. С улицы пролилась дымная полоска лунного света, проложив дорогу из мира мертвых к миру живых. В церковь медленно вошла человеческая фигура, облепленная клочьями тьмы. Не ясно было, где кончался человек и начинался чернильный, удушающий мрак. Рух разглядел ссутуленного, высокого мужика, полностью голого. Под кожей полночного гостя бугрились и двигались узлы и наросты, мятое лицо напоминало маску, содранную с чужой головы. Человек двигался рвано и хаотично, с трудом переставляя ноги и загребая руками перед собой. Тело покрывали рваные раны, в дыре на боку проглядывались ребра, левая половина лица была изорвана до кости. Лоскутья кожи закрывали вытекший глаз. Впереди себя человек гнал запах смерти, разложения и чего-то еще, чего Рух пока не сумел определить. Одно точно — в храм приперся заложный, поднятый из могилы ненавистью и злым колдовством. И тут Бучила понял, что за запах примешивался к привычному аромату ожившего мертвяка, от гостя разило демоном, горелой плотью, пламенем и дымом серных котлов. Тяжелая, страшная, опасная вонь. Рух понял кто перед ним, ноги чуть повело. Из всех возможных паскудств, выпала, естественно, самая паскудная. Клят, ну вот никогда не везло!
— Лукерья! — требовательно позвал гость скрипучим, жужжащим голосом. — Муж пришел, Лукерья! Встречай!