— В меня, в меня, — зашептала графиня, изгибаясь и ускоряя движения.
— Так тут больше и нет никого, — еле слышно прошептал Бучила и взорвался. Лаваль охнула и прижалась к нему: мокрая, трепетная, горячая. Она всегда требовала оставить семя в себе. Выводка крохотных упырят не наблюдалось, да и не такая дура, мечтать забеременеть от ожившего мертвяка. Рух однажды видел, как она собирала семя в пузатую склянку. Вопросов задавать не стал. Ну надо человеку, чего с расспросами дурацкими лезть? Этих колдуний сам черт разберет. Рух встречал на пути штук пять или шесть, и у каждой, без исключения, были огромные проблемы с башкой.
— Чудовище ты мое, — обессиленная Бернадетта свалилась рядом, открывая взору точеную фигурку без капельки жира и лишних волос. «Какое же дурацкое имя», — подумал Бучила. В своих попытках разорвать последние связи с варварской Московией, Новгородская республика не гнушалась ничем. Государство построили на западный манер, с парламентом и дворянскими вольностями, а теперь и за имена принялись. В высшем новгородском свете стало хорошим тоном брать французские имена. Махом, словно свиней не резаных, всяких Людовиков, Кристианов и Жозефин развелось. Славянские рожи никого не смущают. Магдалена и все, даром что при крещении Фроськой или Акулиной была… Срамота.
— В следующий раз будь со мной погрубей, — попросила Бернадетта, лукаво щуря глаза. — Поиграем в чудовище и невинную деву. Обещаешь?
— Что-нибудь придумаем, — буркнул Бучила.
— А лучше в царя Ивана и прекрасную пленницу, — оживилась Лаваль. Слышал о новом увлечении безумного московитского царя?
— Не доводилось, — признался Рух, в тайне очень надеясь побыть хоть немножечко безумным царем. Наверное интересно вытворять всякие забавные штуки и знать что ничего тебе за это не будет.
— Ой темнота, сидишь в подземелье своем, — графиня перевернулась, выставив аппетитно оттопыренный зад. — Царь Иван собрал в Кремле уродов: карликов, горбатых, сросшихся вместе, искалеченных, Черным ветром испоганенных, таскает туда крестьянок и дворянок неугодных и смотрит, как эти страшилища насилуют их. Только такое зрелище в нем мужчину и пробуждает. Насмотрится и тоже трахать идет, и женщин и уродцев своих, кто под руку попадет.
— Тебе бы туда, — фыркнул Бучила.
— Дурак, — надулась графиня. — За кого ты меня принимаешь?
— За самую красивую женщину на свете, — нашелся Бучила. — Кстати, московиты другое говорят, дескать это Новгород рассадник блуда и срамоты, бабы там сплошняком бляди накрашенные, а мужики друг друга под хвосты пользуют, на французский манер. И надо бы с божьей помощью это дьявольское гнездо выжечь до тла.