Под размеренный накат ленивых волн на пустынный галечный пляж он неторопливо вышагивал по аккуратной плитке из конца в конец набережной вдоль длинного десятиэтажного корпуса «Приморский». Вспомнился дощатый настил на Брайтон-бич: впервые прилетев в Нью-Йорк, он не только глазел на небоскребы Манхэттена, но заглянул в город и через заднюю калитку — навестил знаменитую иммигрантскую гавань. В отличие от суеты Брайтон-бич, санаторная сочинская тишь помогала раздумьям. Крики чаек служили звуковым обрамлением ритмичного шума волн.
Донцов пытался думать о Вере. Именно пытался, потому что мысли раз за разом соскальзывали в другую плоскость. Наверное, это был редкий, возможно, очень редкий случай: лишь однажды встретившись с ней взглядом, слегка коснувшись рука об руку, он твердо знал, что они будут вместе и можно загадывать имена их детям. На душе было тепло, спокойно. Как ни удивительно, не тянуло даже мечтать об устройстве личной жизни, без всяких фантазмов сердце подсказывало, что в их отношениях все образуется само собой и наилучшим образом.
Раздумья упрямо, невольно перескакивали на иную тему, тоже связанную с Верой, с будущей семейной жизнью, однако уносящую в сферы, где властвовали не радость и благодать, а озабоченности и тревоги.
Он видел Веру трижды — на похоронах Соколова-Ряжского, в «Черепахе», с Подлевским, и у нее дома, на юбилее. Как ни странно, особенно запомнилась она в «Черепахе». Одетая элегантно — все в меру и не напоказ, — в очень стильной цветовой гамме: юбка-карандаш синеватой берлинской лазури, почти белая шифоновая блуза с напуском, розово-красный платок, свободным узлом с широкими концами повязанный ниже шеи. Только здесь, почти в одиночестве прогуливаясь по приморской набережной, — прохладная погода не многих располагала к променаду, — Донцов вдруг понял, почему именно тот образ Веры так врезался в память. Ну конечно! Еще на кладбище его поразила и неудержимо привлекла ее одухотворенность. А тот наряд, в «Черепахе», — это же цвета российского флага!
Виктор как бы заново осознал глубину своих чувств: одухотворенным обликом и непростой судьбой Вера словно олицетворяла образ России, величественной, но еще не достроенной до совершенства Храмины. И только подумал, все встало на свои места. Вспомнил: после посиделок с Ряжской в «Воронеже», когда впервые узнал о трагедии Богодуховых, ему привиделось, будто борьба за Веру будет вписана в какой-то несравненно более широкий контекст, нежели просто сердечное влечение. Теперь он мгновенно, как в цифровом счете, сопоставил все, что знал о ней, включая «наличие» Подлевского, и его бомбило от загадочного итога: речь идет о поединке с Подлевским. В личном плане он уже взял верх. Но после дискуссий за юбилейным столом ему был брошен тонизирующий вызов. Подлевский не просто оппонент, это симптом, воплощение российской либеральной болезни. С этим спесивым бычком в томатном соусе, в коллекционных ботинках они не только политические антиподы. Как говорили в дворовом детстве, зуб даю, что их непримиримая ментальная схватка пойдет на уровне не домашних разговоров, а государственных проектов, затронет судьбы России. Если же трагедию Богодуховых, происшедшую по вине старшего Подлевского, хорошо ураганившего в 90-е годы, сопоставить с видами его наследника на Веру...