Виктор чуть ли не конвульсивно плюхнулся на ближайшую скамейку — они тут через каждые двадцать метров, — дыхание участилось, в голове сумбур, сквозь который, словно тонкий луч солнца, как раз в эту минуту ударивший через окно в пелене облаков, висевших над морем, пробилась догадка: ему изначально чудилось, что в истории с Верой будет много промыслительного, и сейчас эти предчувствия обрели четкую форму. Соперничество с Подлевским для Донцова становится как бы символом борьбы за будущее России.
Глянув на часы, Донцов заторопился в огромное, словно круизный лайнер, здание корпуса «Приморский», лифтом поднялся на десятый этаж и через просторный вестибюль вышел в ботанический парк. Здесь уже бушевала свежая зелень, крупными бело-розовыми лепестками цвела магнолия, белки метались вдоль прогулочных аллей, сторожа санаторных кормильцев с орехами.
Виктор жил в полулюксе укрытого в парке от летнего зноя корпуса «Сочи» — трехэтажного, с колоннами, сталинской архитектуры, с фигурными балюстрадами, ограждавшими широкие лестницы, и фонтанами перед ними, с цветными мраморными полами. Здесь издавна лечилась советская знать; у одного из номеров Донцов видел латунную табличку, извещавшую о пребывании знаменитого полярника Ивана Папанина. Поднявшись на свой второй этаж, скинул ветровку — переобулся и по крытой галерее — портику классической архитектуры — пошел ужинать.
Ресторан «Белые росы», непосредственно в здании, работал по принципу шведского стола, хотя за каждым отдыхающим закрепляли место. Виктора подсадили за столик к пожилой паре, и, представившись, он услышал в ответ:
— Мы всегда отдыхаем здесь в мертвый сезон, — сказал мужчина с небольшой седеющей бородкой, с залысиной, в солидных роговых очках — облик ученого из старых советских фильмов, — который и впрямь оказался профессором «Курчатника».
— Нам купанья и загоранья уже не с руки. Наш рацион — процедуры и моцион, — добавила его супруга, не скрывающая косметикой возраста, одетая скромно, но со вкусом, с соблюдением правил санаторного дресс-кода.
Трижды в день встречаться за ресторанным столом и не разговориться по душам — такое возможно где угодно, только не в корпусе «Сочи», где лечатся люди одного круга. Тем более профессор с шутливой и, видимо, привычной оговоркой представился:
— Меня зовут Михаил Сергеевич. Извините за сходство с небезызвестным персонажем, трещавшим о ценностях общечеловеческого свойства, но оставившим неоднозначный след в русской истории. — И коснулся пальцами залысины, намекая на горбачевскую метку.