Когда Коннор наконец приходит в себя, в голове вместо привычных мыслей царит полная неразбериха. Болит лицо, и на мир он может смотреть одним единственным глазом. Там, где должен быть второй, чувствуется какое-то давление.
Он лежит в комнате с белым потолком и стенами. В одной из стен окно, сквозь которое пробивается дневной свет. Он в больнице, это ясно, а давление, очевидно, оказывает повязка, наложенная на глаз. При попытке поднять правую руку плечо пронзает боль, и Коннор решает пока с этим повременить.
Только сейчас он начинает смутно вспоминать события, после которых он оказался на больничной койке. Его должны были разобрать. Потом произошел взрыв, а за ним – бунт. Рядом с ним на коленях стоял Лев. Больше он ничего не помнит.
В комнате появляется медсестра.
– А, так вы наконец пришли в себя! – восклицает она. – Как вы себя чувствуете?
– Неплохо, – отвечает он скрипучим голосом и сглатывает, чтобы смочить горло. – Как долго?
– Вы находились в состоянии медикаментозной комы, то есть без сознания, чуть более двух недель.
Две недели? Коннору, привыкшему отмерять жизнь по дням, этот срок кажется чуть ли не вечностью. А Риса? Что с Рисой?
– Там была девушка, – говорит он. – На крыше Лавки, в смысле медицинского блока. Кто-нибудь знает, что случилось с ней?
Понять что-либо по выражению лица медсестры невозможно.
– Это все может подождать, – заявляет она.
– Но…
– Никаких «но». Сейчас ваше дело – поправляться, и я должна сказать, что вы идете к выздоровлению семимильными шагами, мистер Муллард.
Сначала Коннор решает, что просто ослышался.
– Прошу прощения? – переспрашивает он, ерзая от неловкости.
Медсестра, решив, что ему неудобно, подходит и взбивает подушки.
– Вам нужно отдыхать, мистер Муллард. Мы обо всем позаботимся.
Услышав неизвестную ему фамилию снова, Коннор решает, что его все-таки успели разобрать. Точно. Его разобрали, но мозг по каким-то причинам остался целым и попал в голову другого человека. Потом, немного подумав, он решает, что этого не может быть. Голос не изменился, и, проведя языком по зубам изнутри, Коннор понимает, что и зубы все те же.
– Меня зовут Коннор, – говорит он медсестре. – Коннор Лэсситер.
В ответном взгляде медсестры доброта смешивается с решимостью и расчетливостью, что странно и даже неприятно.
– Видите ли, – говорит она, – получилось так, что на пепелище был найден документ, на котором была фотография, но после катастрофы она оказалась практически уничтожена. Документ принадлежал девятнадцатилетнему охраннику по имени Элвис Муллард. В суматохе после взрыва точно идентифицировать всех пострадавших было невозможно, и многие из нас решили, что будет обидно, если документ придется выбросить, не правда ли?