У меня кружится голова, не сильно, но кружится. Может, оттого, что я не привыкла встречаться через день. С мамой и с Алой я встречаюсь редко, а с Иной не считается – Ина еще маленькая, она мало разговаривает и все время рядом со мной, как деталь обстановки.
– Что с тобой? – спрашиваю я.
Мантас молчит, значит, не может подобрать сравнения для того, что чувствует.
– Привыкну, – наконец говорит он. – Пойдем читать.
Сегодня начинаю я. Выбираю отрывок из «Винни-Пуха». Я даже мультфильм видела. Мантас «Винни-Пуха» не видел, зато смотрел «Вверх» и «Планету сокровищ», которых не видела я. Но ему понравилась фраза, которую я прочитала: «Ты сам виноват, Иа. Ты же никогда ни к кому из нас не приходишь. Сидишь как сыч в своем углу и ждешь, чтобы все остальные пришли к тебе. А почему бы тебе самому к нам не зайти?»[1]
Очень хочу мысленно побыть с Пухом, но не могу перестать думать про Ину. Мантас знает, что сегодня мы закончим читать раньше.
Теперь его очередь, он читает «Чайку по имени Джонатан Ливингстон», потом берет Библию – книгу, которая некогда была самой популярной, и это свидетельствует об извращенной тяге предков к божественному.
«Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной».
Долина… Долина… Стараюсь вспомнить, когда видела ее в системе. Закрываю глаза и вижу стадион, местами зеленый, местами серый, – а на нем вижу себя и Ину. С одной стороны появляется Мантас, с другой – Дана. Мы медленно идем друг другу навстречу, и тут из-за угла выскакивает районный санитар.
– Сними ты эту оболочку.
Мантас смотрит на меня. Я открываю глаза, и картинки мгновенно исчезают.
– Что?
– Сними ее.
– Но это невозможно.
– А ты попробуй.
– Зачем? – спрашиваю я.
– Может, больше бы почувствовала.
Мне не надо чувствовать больше. Хватит и того, что я дефективная и должна посещать терапию. Кроме того, я не хочу видеть у себя на ногах все эти волоски с жилками, пусть лучше прячутся под бионом. Снять оболочку я смогу когда угодно. Когда-нибудь потом.
* * *
Слышу от Ины странные слова:
– Мне та кровь очень понравилась.
Это она сейчас так говорит. Через тридцать шесть часов, со вшитой микросхемой, она такого не скажет.
– Понравилась? – Я почти вплотную придвинулась к ней.
– Она такая настоящая.
С чем она сравнивает, что для нее настоящее? Уже давно все понятия поменялись, и не один раз.
– Она как песок около моря – тот, который пачкается.
– Или моделин, – подсказываю я.
Ина мотает головой:
– Моделин из лаборатории. Он не пачкается.
Ина себя в этом убедила. Сидела с голыми коленками на балконе, зажимала рану и от страха придумала, что вкус крови может понравиться.