– Хорошо еще, что она мысли не сканирует.
– Смейся-смейся, ведь и тебе скоро ее вошьют.
– Как ты выдержала?
– Что выдержала?
– Как ты не устала?
После такой беготни Ала должна была пыхтеть, как в стародавние времена выброшенный на берег кит.
– У меня же сегвей.
И правда. Я про него забыла, потому что сама им почти не пользуюсь, даже в магазин хожу пешком. С этой электрической штукой на колесах еще и не такое возможно.
Я почти жалею о ней. Хотя мы с Алой совсем разные, но мы с ней столько проболтали – больше, чем с любым из почти тысячи моих друзей. Если я отключусь, как Мантас, мы больше никогда не увидимся.
– А может, организм ее отторгнет.
– Не отторгнет. Микросхему создают для каждого в соответствии с его ДНК.
– Но ведь во время операции…
– Теперь во время операции все будет хорошо. Не будет никакого отторжения.
– Значит, и никаких бракованных людей.
– Никаких бракованных людей. Можешь себе представить, как далеко мы шагнули?
Помолчав, она спрашивает:
– Ты чем занимаешься?
С тобой разговариваю, хочу ответить я.
Так мне говорит Мантас.
С тобой разговариваю, и больше ничего.
А вот от Алы такого не услышишь.
И ей этого не понять.
Ни малейшей возможности отторжения. Своя ДНК. Я уже начинала жалеть, что с Алой, может, придется расстаться, а теперь разозлилась.
– Ала, – говорю, – ты не жалеешь о том, что не знаешь брата?
– Какого еще брата? А, того? Я его даже братом не считаю.
– И никогда не задумывалась, где он?
– А где он может быть? Он в другом месте, и у него есть социальные родители. И знаешь что? Таких, как он, больше не будет. Их не останется.
– Почему их не должно остаться?
– А что им делать? От них даже предки избавлялись.
– Может, еще от кого-нибудь надо бы избавиться? – предлагаю я Але.
– От всяких упертых. Не сердись, но взять хотя бы Дану. Что делать ей и таким, как она, которые упорно не хотят пересадить себе глаза?
Когда Ала родилась, система уже существовала. Ну вот. Не Ала придумала систему, и не Ала определяет, каким людям здесь нечего делать и каких не должно остаться. Но она до того позитивно к этому относится, что мне становится нехорошо.
Как мне ее снять? А потом? Куда ее девать потом, когда сниму? Куда Мантас дел свою оболочку?
Сажусь в ускоритель, отключаю все кнопки и пытаюсь содрать оболочку. Почему в ускорителе? Может, потому, что ускоритель напоминает мне процедурный кабинет. А может, потому, что, закрывшись в ускорителе, нарушать безопаснее.
Не знаю, с какого конца начать. Так и не спросила Мантаса, как он ее снял.
Почти тысяча – ноль. В пользу оболочки.
Мантас говорит, что ему плохо, и ничего не объясняет. Все еще не хочет встречаться. Вот и доказательство, что в том, чтобы жить без оболочки, ничего хорошего нет. Но ведь не обязательно, сняв оболочку, и дальше жить без нее. Сниму, посмотрю, как там без нее будет, и снова натяну. А если нет? Если натянуть не получится? Тогда придется проситься в процедурный кабинет. Наверное, такой поступок будет приравнен к преступлению. Я могу только гадать, потому что никто так не делал.