Ранди… Засыпалось без него через силу. Было так неловко и холодно, словно я потеряла всю свою одежду. Я знала… почему-то точно знала, что в эту самую минуту он думает о том же самом. Что ему нужно как-то научиться засыпать и просыпаться одному. Научиться любить, беречь друг друга на расстоянии.
Я решила, что свяжусь с ним при первом удобном случае. Если не найду, то подам знак. Мы справимся и с этим, в этом я не сомневалась. А когда встретимся, будем ещё сильнее, смелее и преданнее друг другу.
Это уже не было мечтой, просто частью плана. Началом нашей мести.
Вспоминая теперь госпиталь… Этот ад на земле при всех его ужасах был довольно комфортным. С кроватью, электричеством, всё ещё мирными снами и регулярным пайком. А у тех, кто работал, он был больше.
Я работала. Детям постарше приходилось работать, потому что медсёстры не справлялись. Мы круглыми сутками мыли, скоблили, чистили и стирали. Например, бинты — их всегда не хватало. Стирали, а потом снова скручивали. Но были и такие бинты, которые сразу сжигали.
Потом уже нас начали учить: как ставить капельницы, делать инъекции, накладывать швы, перевязывать, ассистировать на операциях. Готовили себе смену. Летом в связи с эпидемиями людей катастрофически не хватало, и тогда дети стали не просто на подхвате.
Первые недели меня не выпускали на улицу: думали, сбегу. Потом уже, когда я обвыклась, у меня появились обязанности и друзья, мне позволили самой выходить за пайком. Но когда я впервые покинула стены госпиталя, думала совсем не о еде. Мне нужно было найти Ранди. Я знала, что он жив: он намного сильнее и сообразительнее меня. К тому же оккупанты не трогали неприкасаемых.
Но оказавшись возле нашего убежища, я поняла, что Ранди уже давно там не появлялся. Но всё же я оставила послание на выщербленной, закопчённой стене.
«Ранди! Я живу в госпитале. ЗАПОМНИ! Сержант Батлер. Клаус Саше», — гласило оно, выскобленное гильзой.
Это было моё завещание. Самое главное знание, которое нужно было разделить на двоих на случай смерти одного из нас.
О смерти рассуждали спокойно. Умирать никто не хотел, но при ежедневной встрече с нею отношение к ней невольно меняется. Со временем я стала знать о ней больше, чем о географии, истории, этикете, языках и обо всём, чему меня учили многочисленные надомные учителя.
Солдаты умирали громко и быстро, а их малолетние доноры — бесшумно, но медленно. С каждым днём они тускнели, контуры их тела теряли детскую плавность. Уже через месяц у них начинали выпадать зубы. Трескалась кожа на локтях и коленях. Под конец они так усыхали, что их заколачивали в ящики из-под винтовок. Мы с Хельхой легко переносили один такой ящик с места на место.