Очень здраво размышлял…
Только первым желанием, что само по себе внутри сформировалось и наружу вырвалось, независимо от его мыслей, было: подняться повыше да рвануть, куда подальше. Прочь от подъёма по гимну, от локалок[8], что так вольеры в зверинце напоминают, прочь от мусоров, что на тебя как на грязь смотрят.
Словом, на волю!
Разве могла другая мысль в голову арестанту, что привёз с собой на зону двадцатку?
Верно, здесь фантазия впереди разума бежала, и бессилен был тот разум даже попытаться догнать её.
Потому и картинки в сознании Никиты Костина замелькали соответствующие.
Вот он, невидимый, а потому и всемогущий, находит тех мусоров, что его дело вели, что из него признание того, чего не было, выбивали. Хорошо бы их прямо на рабочем месте застать, возможно, за тем же самым занятием, за добыванием признательных показаний привычным для них способом, застать. Лишь бы рядом что-то тяжёлое оказалось. Или острое…
Впрочем, стоп…
Месть — это хорошо! Должок по адресу отдать — это справедливо! Вот только, как всё это по реальности? Ведь когда он из оболочки своей арестантской выскакивал и от земли невидимым отрывался, то совсем другим становился. Верно, всё понимал, всё помнил, всё видел. Мог думать, анализировать, даже, кажется, мечтать был способен. А вот, сделать конкретное, чтобы хотя бы спичечный коробок взять и со стола на подоконник перенести — нет, не выходило, это за пределами его возможностей оказывалось.
А может быть с местью и не надо торопиться? Может быть, важнее рвануть туда, где сейчас его, уже бывшая, жена и сын, который бывшим не будет никогда. По прямой отсюда и не так уж далеко. Хотя, какая разница… Что теперь ему, способному освобождаться от тяжелой и неудобной оболочки, эти расстояния? Пустяк! Почти пустяк…
Вот только, не обнять, не поцеловать того же сына в таком бестелесном, нематериальном виде у него не получится. И жене бывшей, что слабину дала, что предала его, ничего не скажешь…
Правда, посмотреть можно будет на обоих. Сколько угодно можно будет смотреть. И никто этому не помешает.
Только всё это с точки зрения реальности, разума. А фантазия, сбросившая уздечки этого разума, выдавала тем временем новые картинки.
Надо было выбирать.
Надо было выбрать.
Нельзя было не выбрать.
И он выбрал…
Как ему поначалу показалось, вариант единственно правильный. Вариант мудрый, очень человеческий, вполне предсказуемый в его положении: сидеть тихо, экономить силы, во что бы то ни стало вернуться. Разумеется, сил этих уже прибавилось от осознания обретённого дара. А полётов — никаких, ну разве что самую малость, для поддержания формы, не выходя за периметр забора с вышками, и не выше этих самых вышек, на которых днём и ночью мордовороты с карабинами из роты охраны.