— Голову, голову, — кричал Чжан, — игра еще не кончена!
— Идет, идет, — отвечал Сяо-эр, — идем на улицу!
— На улицу, на двор, — подхватили гости, большинство которых не понимало, в чем дело, но которые все принимали самое горячее участие в совершавшейся перед ними трагедии.
Все высыпали на двор.
— Вот, — крикнул Сяо-эр, показывая на растущее сбоку усадьбы за забором дерево, к которому был привязан отстаивающийся после работы осел, — вот как раз то, что нам нужно! Идем туда!
Оба врага, зажимая раны, а за ними и вся толпа, двинулись к дереву. Осла отвязали и прогнали.
— Пояс, дай пояс, хозяин, — сказал Чжан, — он у тебя длиннее!
Хозяин снял с себя пояс, в несколько раз обмотанный вокруг тела, и передал его Чжану.
— А, проклятый, — хрипел Чжан, дрожащими от бешенства руками делая мертвую петлю на конце пояса, — вот посмотрим, как ты тут выиграешь!
— Перестань, гоу-сун, злиться, — насмешливо кинул ему Сяо-эр, — а то петли завязать не сможешь!
Чжан бросил Сяо-эру пояс с одной, сделанной для него, петлей, а Сяо-эр спокойно и деловито сделал петлю на другом конце.
Пояс перебросили через сук на дереве, который был на такой высоте, что обе петли как раз доходили до плеч врагов.
— Вяжите руки, — сказал Сяо-эр.
Кто-то из окружавшей толпы связал сзади руки обеим противникам разрезанной пополам оставшейся после осла веревкой; затем на шеи врагов были надеты петли, причем петля Чжана была надета на Сяо-эра, а петля, сделанная последним, на Чжана.
— Хорошенько, хорошенько затяните, — говорил деловито Сяо-эр, как будто дело шло о запряжке лошади.
— Ну, готово, — сказал кто-то.
В то же мгновение Сяо-эр подогнул ноги и повис на поясе, стараясь подтянуть кверху Чжана.
Началась безобразная сцена страшной борьбы двух людей, которые с вышедшими из орбит глазами и искаженными багровыми лицами, изрыгая пену, бешено извивались и прыгали, стараясь перетянуть друг друга… Капли крови с обоих падали вниз и тотчас впитывались землей, разрыхленной ослиными копытами…
— Да-цзя-хо-эр (все), — сказал хозяин, — пойдем домой и не будем мешать последней игре.
Толпа тотчас отошла от места «игры» и все молча вошли в фанзу и сели на каны.
— Жалко Сяо-эра, — сказал хозяин, — он проиграет!
Все вопросительно посмотрели на хозяина, но промолчали.
— Не пора ли? — сказал кто-то через четверть часа.
— Нет, рано, — ответил хозяин.
Протянулись томительные полчаса.
— Ну, теперь пора, — сказал хозяин, выглянув в дверь.
Толпа, подгоняемая присущим всем азиатам страстью к зрелищам, особенно жестоким, стремилась броситься вперед, но, признавая авторитет хозяина, медленно направлявшегося к дереву, сдержала себя и пошла за ним.