– Спасибо, Захар Алексеевич, Василиса Терентьевна, спасибо. Наелся как следует. Давно не ел домашней каши. Пойду проверю, накормили ли моих бойцов. – И встал из-за стола.
– Не на чем, – буркнул Захар. Он ждал, что гость перекрестится, но не дождался.
...Василий проводил Панова до ручья, бегущего по Кривушинскому оврагу.
– Ты понимаешь, Алексей, отец хороший мужик, честный, но...
– Не объясняй, понимаю.
Захар ожидал Василия на крыльце, загородив собою дверь:
– Так ты что же... коммунистом стал?
– Да, батя. За большевистскую правду буду бороться, пока сил хватит.
– Так-так... А может, пожалел бы отца-то? Не страмотил бы на все село?
– А может, – в тон отцу ответил Василий, – отец признает сына взрослым? У него у самого уже семья...
– Ну что ж... знать, и я перед богом виноват. Не совладал, упустил. Пороть поздно... Эх, горе-горюхино! – едва слышно заключил он и, сгорбившись, ушел в избу.
Василий закурил, постоял на крыльце, всматриваясь в тревожную темноту села.
Тихо подошла Маша:
– Как же я-то, Васенька?
– Чего тебе?
– Неужели ты кресту не веришь, в бога не веришь?
– Не верю...
– Как же мне-то?
– Коли любишь – с безбожником жить будешь.
– Грех тебе, Вася, сумлеваться во мне. На смертушку страшную пойду за тобой.
– Ну вот и хорошо! – Василий ласково обнял ее.
...А Захар долго еще ходил по избе. Крестился, просил бога вразумить непутевого сына и каждую молитву заключал своим неизменным: «Эх, горе-горюхино!»
1
С вечера к сходной избе потянулись девушки и молодки. Продотрядчики успели перемигнуться с ними... И вот они уже тут как тут. Жаль, нет гармошки или балалайки, а то бы... Но и «под язык» петь и плясать можно. Тонкий девичий голосок несмело запел:
Сирень-ветка, сирень-ветка,
сирень-ветка хороша,
кто в любови понимает,
тот целует не спроша.
Бойкий звонкий голос молодухи ответил:
Я плясала, плясала,
с меня шаль упала!
Ребятишки-шваль,
поднимите мою шаль!..
Продотрядчик Петька Курков, конопатый курносый крепыш, самый молодой в отряде, выскочил из избы, заломил картуз набок, выпустив на волю курчавый чуб.
– Здравствуйте, дорогие товарищи девушки! – Он жеманно поклонился. – Привет вам от рабочего класса, пролетариата, то есть. И от меня, Петьки Куркова, лично персонально!
– А ты нешто рабочий класс? – смеясь, спросила кудрявая рыжая молодка.
– Я, можно сказать, артист... из рабочего класса, а отец мой тамбовский железнодорожник. И я хоть артист, а могу фуганить, рубанить, дыры хорохорить, фортепьяны фортепьянить.
– Ха-ха-ха...
– А нам сказали, что вы грабители.
– Это, дорогие девушки, наговор. У грабителей животы за ремень выползают, а у меня видите? – Он сунул руку за широкий обвислый ремень.