Повиливая миром (Краснова) - страница 66

Он держал его так, как держат кошку.

Замерзла – как цуцик. Поймала машину. На зеркале болтается бляшка с сурой из Корана, под ногами – мокрая газета, машина – битая «шестерка» – типичное московское «такси», одним словом. Водитель слушает «Эхо Москвы». Чувствуется, аналитическая программа дается ему с трудом.

– Ты женщин культурный, а? Образование получил, а? – интересуется водитель. – Скажи мне, что такой этот самый «толерантность»?

– Толерантность – это терпимость, – говорю я.

– Э, кто терпеть должен? Я должен?

– Видишь, пробка? – поясняю я. – Ты едешь. Они едут. Ты их терпишь. Они тебя терпят. Там, где ты решаешь поехать поперек, – кончается толерантность.

– И что бывает? – заинтересованно спрашивает водитель.

– Да ничего хорошего. В кювет тебя оттаскивают. Крючьями.

Оставшуюся часть пути мы едем молча.

* * *

Черное море или Средиземное?

Гендель или Бах?

Хлеб или лаваш?

Как вы понимаете, по условиям игры надобно выбрать…

Черное – или Средиземное…

Это несложный вопрос.

Черное. Конечно, черное.

Степная Кимерия, обрывы над морем, выжженная солнцем полынь, марево висит в раскаленном воздухе, и вровень с тобой, раскинув крылья, стоят в безветренном покое чайки…

И виноград – черный и мелкий…

И помидоры – алые и огромные…

И Карадаг – прекрасный, как застывший Гнев Божий…

И – совсем откуда-то из детства, из незапамятного, на котором потом стоит вся жизнь, – камень с дыркой, Куриный Бог. Смотришь в него, а там, в крошечном отверстии твоей детской памяти, – ОНО. Море. Черное.

Но потом, конечно, Средиземное…

Гендель – или Бах.

Простите меня, дорогие музыковеды. Что я в этом понимаю?…

С Генделя для меня начинается Музыка.

Гендель, в моем понимании, самый великий композитор в истории человечества.

А Бах…

Это… как бы сказать… Это какая-то ДРУГАЯ субстанция. Какое-то иное вещество.

Бах. Конечно, Бах.

Но потом, конечно, Гендель.

Хлеб или лаваш.

Никогда мне не забыть своего первого ощущения от этой сказочной земли…

Поезд долго идет по цветущей, сияющей Грузии.

Потом ты просыпаешься утром – и видишь пустыню. Каменную пустыню. И два каменных всплеска над равниной – Арарат.

И этот вот запах пережаренного кофе – горький-горький…

И запах трав…

И персик – ладонями не обнимешь…

Лаваш. Конечно, лаваш.

Но потом, конечно, хлеб. С черешнями. На берегу сонной Луары в городе Блуа.

* * *

Вот это – самое поганое…

Нет, вру, конечно, не самое. Просто – погано.

Поставила будильник на блаженные 8 утра, а просыпаешься как дурак в половине пятого.

Это вот последнее дело – проснуться в половине пятого, и лежать в темноте, и думать.

Наверное, есть в мире люди, которые, проснувшись в ледяной зимней темноте, на три с половиной часа раньше времени, думают о хорошем. Вспоминают какое-нибудь теплое лето, что ли…