Дикари радостно залопотали, когда увидели, что пленники очнулись. Шаман тут же заголосил, громыхая жестянками на посохе. Соплеменники ответили ему дружным воплем и запели, повторяя за ним слова. При этом они слаженно затопали ногами, отбивая ритм хлопками в ладоши.
Аборигены пели все быстрее, постепенно вводя себя в транс. Глаза у многих из них закатились, у некоторых на губах выступила пена. Кое-кто из дикарей и вовсе упал на землю. Эти забились в конвульсиях, выгибаясь дугой и с корнем вырывая пучки травы.
Ритуальные песни подействовали и на пленников. Купрум почувствовал, как им овладевает апатия. Видимо, Настя испытывала нечто похожее. Она буквально повисла на столбе, склонив голову на грудь. Из уголка ее рта потянулась тонкая ниточка слюны, как маятник, покачиваясь на ветру.
Из последних сил борясь с навалившимся на него безразличием, сталкер попробовал снова порвать веревки.
– Симба! – прошипел он, когда у него в очередной раз ничего не вышло. – Помоги!
– Рад бы, да не могу, – вяло прозвучал голос в его голове. – Вопли этого индюка с погремушками сводят меня с ума.
– Ну, приехали, – пробурчал Купрум. – А кто обещал пробудить скрытые резервы организма, прибавить сил, выносливости и все такое?
– Что ты от меня хочешь? Чтоб у тебя лазерные лучи ударили из глаз или острые клинки выскочили из костяшек пальцев на руках? Извини, парень, ты сделан не из того теста, – огрызнулся симбионт.
– Я просто хочу, чтобы ты помог мне порвать эти чертовы веревки! – прохрипел сталкер.
Чуть приподняв голову, Настя с трудом сфокусировала на сыне замутненный взгляд.
– Ты опять с кем-то говоришь?
Тот открыл рот, собираясь ответить, но тут вождь, брызгая слюной в религиозном экстазе, скинул крышку с горшка с углями, поднял его над головой и с криком: «Файер!» – разбил о землю перед кучей хвороста.
К счастью для пленников, ветки отсырели за время ночного дождя и утреннего тумана. Рассыпавшиеся из разбитой посудины угли зашипели. Сизый дым поплыл над землей.
Дикари разочарованно заголосили вслед за вождем. Женщины стали рвать на себе волосы, царапать ногтями лица, а мужчины выхватили каменные ножи и принялись в экзальтации наносить себе резаные раны на руках груди и животе.
Только шаман сохранил присутствие духа. Он сорвал с пояса небольшой бурдюк. Гремя жестянками на посохе, вырвал зубами пробку из горлышка, подбежал к тлеющим на земле углям и плеснул на них маслом из кожаного мешка.
Огонь ярко вспыхнул, с треском пожирая политые горючей жидкостью ветки. Туземцы радостно взвыли и упали на колени, славя шамана, а тот отбросил пустой мешок в сторону и снова принялся камлать, взывая к богам.