Впрочем, прежде есть у нее и еще одно дело. Убив в себе и любовь, и саму память о ней, она уже не сделает того, что должна, того, что так хочется. Темная, иссушающая злость, копившаяся в душе все эти дни, искала выхода. Этой злости тоже не станет, стоит лишь уколоть палец, но прежде… прежде лесная колдунья восстановит справедливость.
Все же ошиблась на сей раз вещунья, не учла, что Привратницам законы мира неписаны, и никакие предсказания им не указ. Не будет Василиса с князем счастлива, не будет! Плюнув на свою любовь и растоптав чужую – не будет! Хоть в воду ей, значит? Не победить Иванушке князя в честном бою? Ну так выходит, так тому и быть. Пусть на себе почувствует подруженька, что значит – любовь свою навсегда потерять. Князь, может, и пощадит дурака – но уж Василиса-то должна сполна понять, каково ей пришлось!
Иван вошел без стука – знал, что его ждут. Сейчас он вовсе не был похож ни на потерянного мальчишку, что прибежал к ней три дня назад с письмом, ни просто даже на одного из сельских парней. Одет иначе, отстраненно отметила про себя Ягенка, и меч при нем, но главное – решительное выражение лица, плотно сжатые губы, злые серые глаза – все это решительно не вязалось с привычным уже образом Иванушки-дурачка, что таскался повсюду за Василисой и пел ей песни. Сейчас в лесную избушку вошел воин, почти богатырь… младший княжич.
Ягенка рассматривала его, прищурившись и не переставая вертеть в руках длинную иголку. А все же не победить тебе его в честном бою, думала она, про себя усмехаясь. Но коли ты, милый друг, так уж смерти ищешь, будет тебе… что захочешь.
– Ты ведь знаешь, что тебе Василиса нагадала? – спросила на всякий случай, понимала – не отступится. Но ведь Иван-то перед ней ни в чем не виноват.
– Знаю, – Иван смотрел в глаза, не отворачивался. И впрямь – знает.
– Что ж… ну тогда на себя пеняй, коли что не так, – Ягенка встала, положив, наконец, иголку на стол. Иванушка проследил глазами за ее жестом. – Помогу я тебе.
– Что это? – спросил негромко, не отрывая глаз от иглы, по которой проскакивали теперь красноватые искорки.
– Это? – колдунья усмехнулась. – Про это тебе знать необязательно, – и, отвернувшись, чуть слышно добавила, – смерть это кащеева… или моя смерть.
Так подумалось теперь вдруг: иголка – чтобы умер князь в ее душе и больше не тревожил… вот только сможет ли она сама себя живой считать после этого?
Иван, кажется, не услышал последних слов – впрочем, они и не были для него предназначены. Просто решительно шагнул вперед.
– Что мне делать?
– Тебе? Просто стой где стоишь. Впрочем, нет – как я скажу, шагни еще. Очутишься там, где Василинка сейчас. А ее я сюда заберу. Жив останешься – вернешься к ней.