– Прошу прощения, – говорит ветеринар, обходя стойку администратора. – Я делала экстренную спленэктомию семилетнему лабрадору, после того как опухоль, вероятно вызванная гемангиосаркомой, разорвала селезенку. У бедняги был раздут живот, побелели десны и… В общем, селезенку надо было удалять, и порой, когда ее вынимаешь… – она сжимает и резко разжимает кулаки, не забывая про звуковые эффекты, – кровь… повсюду.
Гляжу на Бека и делаю мысленную зарубку придумать какой-нибудь тайный знак для подобных сложных ситуаций в будущем, ну типа «вытащи меня отсюда».
Словно прочитав мои мысли, Бек встает:
– Что ж, мы не хотим мешать. Кажется, у вас дел по горло.
– О, собака умерла. – Ветеринар перебрасывает волосы через плечо. – Вы не помешали. Кстати, я доктор Кларк. Или просто… Мишель, если хотите.
Мгновение все молчат, а потом, заставив всех вздрогнуть, раздается тихий голос Уолта:
– Ваша собака умерла?
Мальчишка своей слепой наивностью способен разрядить даже самую странную ситуацию.
– Мишель, – бормочет Бек, – это Уолт. Кажется, у него пищевое отравление или вроде того. А больница из-за Дня труда закрыта…
Уолт, будто парализованный присутствием этой девушки, все еще слегка горбится на стуле.
– Ты очень, очень хорошенькая, – говорит он и указывает на ее обувь: – Блестящие туфли. – Затем на лицо: – Блестящие зубы. – Он опускает руку и кивает: – Мне нравится твой блеск.
Доктор Кларк улыбается, склонив голову, и, проклятие, даже ее улыбка сочится уверенностью.
Опустившись на одно колено, она кладет руку Уолту на плечо:
– Это так мило, солнышко. И мне очень жаль, что ты себя плохо чувствуешь. Что болит?
Он касается пальцами головы:
– Теперь почти все правильно, кроме головы. Голова болит.
Доктор Кларк смотрит на Бека, словно я не сижу рядом с ней:
– Рвота, диарея, то и другое?
– Мм… ни того ни другого, – отвечает он.
– Да ладно? – Она замеряет Уолту пульс, затем встает и помогает ему подняться. – Идем, солнышко. Ребята, мы скоро. Чувствуйте себя как дома.
– И пахнешь ты блестяще, – говорит Уолт, исчезая с доктором в дальней комнате.
Бек падает на стул рядом со мной, откидывает голову и закрывает глаза:
– Я измотан.
– Вполне нормально после ночи в грузовике.
– Мим, не знаю, какие мои слова тебя расстроили, но прости.
От этих слов становится неловко. Он ведь просто присматривает за нами, тут не за что извиняться. Я думаю о том, что Бек сказал в ресторане, мол, я пытаюсь понять, где мой дом. И он прав, так и есть. Но дело не только в этом. Я всегда искала своих людей и всегда тщетно. В какой-то момент, не знаю, когда именно, я ушла в себя, приняла одиночество. Свернулась в клубок и смирилась с жизнью, наполненной наблюдениями и теориями, что на самом деле и не жизнь вовсе. Но если мгновения единения с другими людьми столь редки, то как я оказалась так глубоко связана с Беком и Уолтом? Почему за два-три дня у нас с ними сложились более крепкие отношения, чем с кем-либо еще за мои шестнадцать лет? Мы всю жизнь бродим по склонам холмов, прочесываем четыре стороны света в отчаянных поисках одного-единственного, что б его, своего человека. И наверное, отыскав его, мы находим свой дом. Слова Бека в ресторане засели так глубоко, потому что…