Вечер начался, гостей оказалось непривычно много и пришли они как-то все сразу, даже очередь у входа образовалась. Ровно без пяти шесть я уже играл, традиционно встречая посетителей старинным вальсом. Сквозной темой вечера выбрал французскую музыку, очень вольно сочетая игривые средневековые рондо, более поздние лютневые и клавесинные мотивы, музыку Дебюсси с мотивами Пиаф, Жака Бреля и даже французского диско, очень мелодичного и непростого, кстати. Хотелось ровных, спокойных мелодий. Мне казалось, что официанты двигаются почти бесшумно, а посетители разговаривают тише обычного. Я увидел Шалву. Он показался в своём знаменитом фраке слева от меня в боковой занавеси маленькой сцены, на которой стоял рояль. Показался так, чтобы никто не мог его заметить, просто стоял и слушал, опустив голову и глядя в пол. Поднял голову, посмотрел на меня. Я поймал его взгляд, он показался мне странным, будто Шалва маялся чем-то, искал решение и не находил. Мысли мешали, но Шалва больше не смотрел на меня, поэтому я сосредоточился на мелодиях. Они сегодня причудливо переплетались, не перетекали друг в друга, а цеплялись, будто сливаясь в танце или объятии. Мне стало интересно, я подумал даже, что лучше бы обещанная Ашоковым мадам и не приходила, она собьет кураж, вдруг возникший. Но она пришла.
Я понял это по вдруг возникшей в зале тишине. Повернул голову, посмотрел через плечо. Она шла по проходу между столиками, направляясь ко мне, куда же ещё? Что я подумал тогда, какой её увидел? Увидел высокой, с фигурой фотомодели, не слишком молодую, — я дал бы ей лет тридцать пять. Черты лица — приятны, но их сильно портили ярко накрашенные губы и жёсткая косметика. Одета броско и странно; классическое платье «коктейль» ярко-красного цвета, чулки в крупную сеточку, высокие и грубые армейские ботинки со шнуровкой, на голове — чёрная бандана, разрисованная крупными черепами; изысканной формы классические очки, с чуть притемнёнными линзами; на руках — высокие до локтя чёрные перчатки с обрезанными пальцами. В руке — старенькая потрёпанная гитара.
Я смотрел на неё, не переставая играть. Черное и красное, глубина и агрессия, — мне вдруг стало страшновато. Все смотрели на неё; она же шла долго, будто в замедленной съёмке. Приблизилась, встала у меня за спиной…я опустил голову к клавишам, не смея обернуться. Стояла так близко, что я ощущал волны тепла, шедшие от неё. Вздохнула, положила гитару на приготовленный Шалвой стул. Наклонилась ко мне; я почувствовал её дыхание и чуть слышный запах каких-то сложных духов. «Сможешь подыграть?» — тихо спросила, бегло прошлась пальцами по клавишам, сыграв тему знаменитой баллады «Scorpions». Я поднял голову, увидел её лицо близко-близко, кивнул.