Пригнувшись в дверях, вошел Волков. Бригадир строго взглянул на него:
— Проверять надо?
— Проверяйте, Николай Петрович. Я спокоен.
— А то ишь, детей у него нету. Нету, так будут.
— Может, и не будут, может, я вообще не женюсь, — пробурчал парень, направляясь к умывальнику.
— Ой, Волков, не трепался бы! — моментально среагировала на это женская половина стола. — Все вы сначала треплетесь, а потом пороги обиваете.
— Кто обивает?! — презрительно скривился Волков. — Дураки одни обивают, а за умными вы сами бегаете.
— Умник нашелся! — засмеялась краснощекая Рая. — Был бы умным, так два разу одну работу не делал.
Переругиваясь с женщинами, Волков снял с гвоздя авоську и уселся на свободное место. Безнадежное это дело — отговориться сразу от пяти женщин. Но Волков был молодой и много еще не понимал.
— Поди, снова мать не то положила? — не оставляли его в покое каменщицы. — А то чуть что, мать не угодила: это ему не вкусно да то не сладко, да еще не так завернуто.
— Избаловала она тебя, Волчонок, вот что.
— Женится, пусть попробует покочевряжиться. Она его враз выставит.
— Да не женюсь я, не женюсь! — взвыл Волков. — И вообще, что вы ко мне пристали? Я вас не трогаю, и вы меня не трогайте!
— Ой, недотрога!
— Как к тебе не приставать, если ты опять в фуражке за стол сел.
— Хорошо, хоть руки приучили мыть.
— Нет, лучше на лесах обедать, — беспомощно огляделся Волков.
Бригадир подмигнул Зубу и тихо сказал:
— Воспитывают. Пришел в бригаду — оторви да выбрось. Сейчас маленько обтесался.
Женщины, видимо, решили доконать своего воспитанника:
— Ишь, губы надул! Ты что, с женой тоже губы дуть будешь?
— Фуражку-то сними, кому говорят.
— Ты слушай, Волчонок, слушай. Бабы тебя дурному не научат.
— Отстань, Райка, я тебя прошу!
Волков отпихнул от себя еду и собрался встать из-за стола.
— Сиди, сиди, отстанем, — сразу уступили женщины.
— Не серчай, Волчонок, на вот яичко съешь. — Рая положила перед парнем яичко, сняла с него фуражку и погладила по голове. — Хватит, девки, заклевали совсем ребенка. А то он уж и обедать боится приходить.
— Чего это я боюсь?
Волков застеснялся Раиной ласки, ершистость с него слетела. Он принялся за еду. Женщины положили перед ним помидор, конфету, еще чего-то, хотя у парня и без того авоська была увесистой. И было видно, что вообще-то они Волкова жалеют и никому зря в обиду не дадут.
Зуб незаметно для себя наелся так, что стал опасаться, сможет ли как следует работать. Ему было стыдно: дорвался до чужого. А бригадир все допытывался, сыт ли он.
— Рыба! — радостно гаркнул здоровенный доминошник и с такой силой грохнул по столу, что бутылки закачались, словно пьяные.