Он чуть приоткрыл глаза. Керосиновая лампа на столе сеяла блеклый свет. Чита и Панька сидели друг против друга и ели кашу прямо из чугунка, сдабривая ее матюками, которые сыпались через каждое слово. За окном стояла темень. Значит, проспал Зуб весь день.
— …С контейнерами они теперь за будкой ставят, — говорил Панька.
— Чего это за будкой?
— Откуда я знаю. Ставят, и все.
— Ладно, нам лучше. Если и сегодня туда поставят, то дело выгорит.
— Кто бомбить будет?
Чита помолчал, громко чавкая, потом ответил:
— Я думаю так: мы со Стаськой стрелков пасем, а ты с Фроськой и этим фраером — шмонать.
Они какое-то время ели молча. Потом Чита глухо и угрожающе сказал:
— Ну, Паня, гляди у меня! Пустит слюни — я и тебя не пожалею.
— Да ладно, — обиженно протянул Панька и швырнул на стол ложку. — Сказано ж было… Куда он теперь денется?
— Куда денется! — передразнил Чита. — Пока он рыло не замазал, глаз чтоб не спускал!
Чита снова громко зачавкал, а Панька, чтобы, видимо, переменить неприятный для него разговор, спросил:
— Куда карга смылась?
— На вокзал пятаки сшибать поковыляла. — Чита помолчал и тихо, так, что Зуб не все разобрал, добавил: — Пусть, ведьма, сшибает… нам сгодятся…
Панька в ответ зловеще хохотнул, а Зуб вспомнил, как Чита стоял на крышке подполья и, ухмыляясь, говорил, что грешница зажилась.
От страшной догадки его кинуло в пот: хотят убить. Выждут время, и старухи не станет. Как же сообщить, как дать весть милиции?..
Чита отпихнул от себя чугунок, вздохнул и сказал с задумчивой мечтательностью:
— Обрыдло мне, Панечка, в этих дурацких Лисках. Разворота тут нету. В большой город, Панечка, хочу.
— В большом городе — лафа, — согласился Панька. — Помню, в Таганроге…
«Главное — вида не подавать, — решил про себяЗуб. — А то живым отсюда не выберешься. Пойду с ними, а там выберу момент, и поминай как звали».
— …В Таганроге лафа была. В Харькове тоже правильно шмонали, пока не накрыли в малине.
— Дундуков всегда накрывают.
— Чо дундуков! Ты ж не знаешь, как дело было. Вошли Стаська и Фроська.
— Вы все обжираетесь? — громко сказала Фроська. — А чего это фазанчик до сих пор дрыхнет? Опоили мальчика, гады!
— Фраер! — позвал Чита, но Зуб не пошевелился. — Стаська, ну-ка!
Стаська с готовностью шагнул в угол, и Зубу в бок впился его тупой ботинок. На несколько секунд перехватило дыхание. Зуб открыл глаза, делая вид, что не понимает, где он и что с ним. А в душе у него накипала злость на всю эту шваль, особенно на вареного Стаську. Прямо руки зачесались смазать ему по сонной физиономии. Так бесцеремонно и безнаказанно Зуба еще никто не бил, да еще ботинком.