— От же етива Масленица! — шепнул своему соседу, Калашнику, мясник Проворыч. — Казнят кого али как?
— Окстись! После вчерашнего венчания — какая казнь? Три дня не прошло...
— Слышь, Калашник, точно, три дня не прошло. — Проворыч остановился в двух шагах от огромного стрельца в зелёном кафтане. — А это Лукича, кабатчика, сын. Мишка. Здорово, Мишка!
— Проходи, купец, не велено! — густым, горловым шёпотом ответил Мишка. — А то бердышом!
Калашник очумело глянул на Мишку-стрельца, покосился на окна Грановитой палаты. Везде тишина, ни огонька!
— У тебя лавка будет подалее отсель, — сказал Проворычу Калашник, — пошли к тебе, а? Выпьем. Я прихватил баклажку.
— Пойдём. У меня там медвежий окорок закоптился поди... А то чего-то тут...
Под свирепым глазом Мишки-стрельца купцы завернули на сторону, к мясным рядам. Сын кабатчика им тихо-тихо шепнул во след:
— Дядька Проворыч! Игумен Волоцкий у государя гостит! Прости...
Вот пошто народ московский на Красную площадь лаптей не ставил и носа не казал: игумен Волоцкий на Москве, у государя!
* * *
—Давай, Гавриил, рассказывай. — Иван Третий игумена звал только Гаврилой, монашеское нерусское имя ему претило...
Игумен Волоцкой обители сел вольно, достал тетрадь самошитую, большого размера, открыл читать.
— Брось, говори так. Верю!
Игумен положил тетрадь под руку Ивана Третьего, заговорил тихо, душевно:
— У них, у Марфы-посадницы, всё расписано, как у греков в Евангелии. Мишка Олелькович, ейный ближник теперя, как бы личный посол от круля литвинского, когда я отъезжал по твоему зову, как раз тоже свадебное предложение сделал Марфушке, курве окаянной.
— Этот стервец станет мужем Марфы?
— Да не так, великий государь. Она, вишь ли, всё кочевряжилась насчёт возглавить заговор против тебя, так Мишка Олелькович от имени зятя твоего, Александра литвинского, сделал ей предложение принять в мужья литвинского князя фамилией Манасевич. Тому уже скоро семьдесят лет, так чтобы Марфа, по быстрой кончине того мужа, стала при статусе. Это значит, когда они... жидовствующие, оторвутся от тебя, от Москвы, то Марфе бы сесть на Новгород полным чином литвинской княгини. Будто как в летописях, когда на Киеве сидела Ольга-княгиня...
— Никакой Ольги на Киеве не сидело! — взорвался Иван Васильевич. — Тоже ослы, греческим воровством записали сказку про Ольгу! Древлянских послов в яме засыпала, других послов в бане пожгла, город древлянский птичками запалила...
— Да погоди ты, великий государь, хаять летописи!
— Нет, я всё же выпью! — Иван Третий грохнул рукоятью кинжала по пустой медной тарели на столе.