— Ты как, не ранена Битым стеклом не порезалась Перекатившись по полу, Оля подползла к Истомину.
— Со мной всё хорошо, Васенька. Я, — она заглянула ему в глаза. — Я всё понимаю, но очень боюсь, а если…
Истомин нежно обнял Олю.
— Да, конечно, может случиться, но ведь всё, что до этого будет нашим. Ну так что, рапорт напишем?
Дом содрогнулся от взрыва. Идиллия кончалась. Они бросились на лестницу и дальше во двор. Как раз вовремя. Дом, и без того повреждённый многочисленными попаданиями мин и снарядов, обрушился, превратившись в огромную груду битого кирпича. Ещё пара взрывов, артобстрел прекратился. Истомин оглядел развалины.
— Вовремя мы оттуда убрались, ещё бы чуть-чуть и…
— Это наверняка немцы, по их душу дом накрыли, не иначе напарник убитого снайпера артиллерию навёл.
— Ладно, всё хорошо, что хорошо кончается. Он обернулся к Оле.
— Ну так как насчёт рапорта?
Звука взрыва Истомин не услышал, а только лишь успел краем глаза заметить, как в каких-нибудь полусотне метров от них встала дыбом земля, а потом его с невероятной силой что-то ударило в грудь, и он провалился в чёрную пустоту небытия.
«Тук, тук, тук, что это так стучит, будто вода капает, или нет, не вода так стучат». Истомин открыл глаза. Вагон поезда, а это стучат колёса. Он в эшелоне, но не в теплушке, нет. Боль возникла внезапно, вернув осознание реальности. Санитарный поезд, да, именно так, но тогда…
— Сестра, сестра, тут тяжёлый очнулся! — прокричали откуда-то сверху.
Послышались торопливые шаги, и над Истоминым склонилась женщина в белом халате.
— Как самочувствие
— Что с Олей? – еле ворочая пересохшим языком, прохрипел Истомин. — Мы вместе были, она живая И воды, воды дайте.
— Воды? Да, да, сейчас, сейчас.
Медсестра отошла и через минуту вернулась, неся в руках поильник. Истомин присосался к носику и стал жадно пить свежую прохладную воду. Выпил почти всё и только тогда почувствовал, что пить больше не хочет и может нормально говорить.
— Так что с Олей?
— Не знаю, — пожала плечами медсестра. — Ты четверо суток без сознания был. Самый тяжёлый в нашем вагоне. Шесть осколков в грудь, а один так вообще чуть ли не из сердца вынули. А где Оля, не знаю, правда. Может, в другой госпиталь попала или может в нашем поезде. Я поспрашиваю.
— Так, что тут у нас Подошёл врач.
— Пришёл в себя, отлично. Считай, второй раз родился. Повезло тебе с гребешком. Если бы не он, прошел бы осколок до сердца.
— С каким гребешком? – не понял Истомин. И тут же вспомнил, что во время предыдущей охоты нашёл на развалинах сгоревшего дома красивый латунный гребень с узорной чеканкой и решил подарить его Оле на день рождения, а пока положил в левый нагрудный карман гимнастёрки.