А война, она и не такое спишет.
Слушаю дальше.
Батальон лег там весь. Из моей, в кавычках, роты уцелело, кроме меня ещё трое. А из батальона не более двух десятков и все, все выжившие, всё же погибли – жабы эвак транспорт сбили.
Так…и здесь свидетелей нет.
Флот, к слову, где я практику вроде как проходил, был уничтожен через неделю. Вместе с базой.
Не, тут кто-то остался, и даже дожил до наших дней, но военные, к которым обращались журналисты, только плечами пожимали. Ну да, курсанты какие-то были, под ногами путались.
А был ли среди них этот никто не знал – седым ветеранам подсовывалось моё фото, причём не современное, а реконструированное компьютером, омолодившим меня до двадцатилетнего возраста. Естественно, что ветераны не узнавали. Да они бы и настоящее бы не узнали – не до мальчишек курсантов тогда было.
– Найти следы нашего героя, – продолжила, появляясь на экране тётка: – Помогла случайность. Один из наших зрителей сообщил в редакцию, что его знакомый, бывший во времена падения Ваксы главным хирургом, рассказывал о солдатике, доставленным в полевой госпиталь с картинами под бронёй. Мы сумели найти этого ветерана и вот что он нам рассказал.
На экране появляется седой старик. В его руках то самое, реконструированное компьютером, фото молодого меня.
– Хм, – морщит он лоб: – Нет, такого не помню. А вот что до паренька, ну, которого нам из руин музея приволокли, так его я помню. Мы тогда ещё сильно удивились – прилетело ему сильно. И всё – по голове. Шлем… От шлема только ремень подбородочный и остался. Он его зачем-то зубами зажал. Не знаю зачем, может замок разбило, может ещё что, не важно это. Приволокли, смотрю на него – ну труп. Голова в крови, дыхания нет. Хочу уже команду дать – мол хороните, хотя, – старик досадливо машет рукой: – Какой там хоронить. Не до того – жабы жмут. Так, на задний двор скинуть. Не до похорон тогда было, ох, не до них, – он сокрушённо качает головой: – М-да… Горячие деньки тогда были. Ну я уже санитаров зову, чего стол зря занимать, а ассистент мой – эх, хороший был паренёк, толковый. Жабы его на следующий день убили. М-да… Жаль – и талантливый был, внимательный, не то, что нынешние. Да… Так вот, он планшет мне показывает – мол записать надо. Ну – надо, так надо. Мы – люди военные, а для военных что главное? – Вверх поднимается слегка дрожащий палец: – Учёт и дисциплина! Дисциплина и учёт! Тогда порядок был, не то, что сейчас. М-да, – он вздыхает, осуждающе кивает головой, адресуя свой укор невидимому журналисту, и продолжает: – Снимаем кирасу, а под ней – картины. В трубочку свёрнуты. Я тогда подумал ещё – вот чем мы, люди, сильны! – Старик гордо выпрямляется: – Кругом смерть – а он рисует! Я так ассистенту тогда и сказал – не победить им, жабам, то есть, нас! Как бы не раздувались они – пока у человечества есть такие мальчишки – не победить! Да! Так и сказал! А ассистента жаль – его на следующий день накрыло. В пыль. Вместе с планшетом его, – старик замолкает и спустя небольшую паузу, раздаётся голос невидимого журналиста.