Луиза Ивановна и Егоренька оживились, смеялись, строили планы прогулок, пикников. Луиза Ивановна даже пропела какой-то наивный немецкий мотивчик. Иван Алексеевич взглянул на нее коротко и колюче.
Шушка сидел притихший. Красота и тишина словно оглушили его. А когда за столом на мгновенье все замолчали, он вдруг продекламировал негромко и чуть нараспев:
Не человечьими руками
Жемчужный разноцветный мост
Из вод построен над водами.
Чудесный вид! огромный рост!
Раскинув паруса шумящи,
Не раз корабль под ним проплыл;
Но на хребет его блестящий
Еще никто не восходил!
Идешь к нему – он прочь стремится
И в то же время недвижим;
С своим потоком он родится
И вместе исчезает с ним.
Во все время разговора Иван Алексеевич не проронил ни слова, он сидел в кресле, на самом краю стола, и наблюдал за всеми насмешливо и неприязненно.
– Удивительно, как прекрасная природа и деревенские сливки располагают к чувствительности, – вдруг брюзгливо заговорил он, не дав Шушке дочитать стихи. – Даже у меня на уме вертятся стихи да романсы. Вот ты, Шушка, все Шиллера читаешь, а у меня из головы нейдет один трогательный романс: «Ах, батюшка, бел козел!» Не поет ли из вас кто «Белого козла»?
– Никто не поет и не знает, – с досадой ответил Шушка. Он не рад был, что забылся и прочел вслух любимые стихи.
– Ну так, может, кто-нибудь знает эту чувствительную песню? – И, холодно улыбаясь, Иван Алексеевич пропел, вернее, проговорил речитативом:
Как на речке, на Казанке,
Девка стоя фартук мыла,
Мывши, фартук обронила,
Белы ноги замочила,
На фартучке петушки,
Золотые гребешки.
Он выговаривал слова с недоброй усмешкой, словно желая унизить кого-то, обидеть, – видно, не по душе пришлось ему всеобщее восторженное настроение, и он решил сбить его, высмеять… Что ж, это удалось ему. Луиза Ивановна покраснела и умолкла, Егоренька сидел с неподвижным испуганным лицом. Шушка быстро допил чай и, поблагодарив, попросил разрешения встать из-за стола.
– А тебе все некогда, – проворчал Иван Алексеевич, но выйти разрешил. Он был доволен, что понизил до нуля общий восторг, и с видом человека, выполнившего свой долг, продолжал спокойно отхлебывать чай.
Шушка медленно шел по узкой тропинке, сбегавшей с обрыва к реке.
«Зачем он так? – думал он об отце. – Ведь я знаю, он не злой, зачем же мучает нас?»
Возле реки было тепло и влажно. Шушка остановился на небольшой песчаной площадке, кое-где поросшей короткой травкой, желтыми смешными цветами. Вода стояла неподвижная и прозрачная, – казалось, можно пересчитать на дне все камешки. Он уселся на большом плоском камне и, пригнувшись, провел ладонью по воде, – она была теплая и мягкая. От его прикосновения пошла рябь, камешки закачались, задвоились, затроились… Где-то в деревне скрипнул колодец, зазвенели ведра.