Моряки Гора (Норман) - страница 47

— Тебе не было любопытно, — поинтересовался я, — что ночёвка была намечена в придорожной деревне?

— Несомненно, у них там были некие дела, — пожала она плечами. — Я не лезла с расспросами.

— Продолжай, — велел я.

— Запястья мне связали за спиной, — продолжила женщина свой рассказ, — и ещё одну верёвку обмотали вокруг моего торса и затянули. Затем я была взята на поводок, словно я могла бы быть рабыней. К счастью, прежде, чем они закончили меня оплетать верёвками, я успела попросить сандалии, и даже получила их. У этих мужланов, как выяснилось, имелось несколько пар, ранее принадлежавших тем женщинам, что были связаны в караван. В сандалиях я могла не отставать от них в дороге из-за сбитых ног. Безусловно, они и так не могли бы двигаться слишком быстро, поскольку их отряд был обременён животными, я имею в виду тех рабынь, что были связаны и прикреплены к караванной верёвке. Хотя наёмники порой могли применить хлыст, но, несмотря на всю жестокость и ужасность этого, от женщин не получится добиться стойкости и скорости мужчин. Разумеется, меня за время перехода не ударили ни разу. Я бы этого не перенесла. Ближе к восемнадцатому ану мы наконец добрались до дороги, а вскоре и до того, что как я поняла было деревней Рагнар, хотя деревней это назвать было трудно. Не больше чем несколько небольших строений разбросанных по обе стороны дороги, главным образом тёмных и старых, некоторые из которых иначе как лачугами назвать язык не поворачивался. Я предположила, что жители где-то поблизости держали огороды, виноградники, сады или что в этом роде. Судя по потемневшим прилавкам, в деревне, вероятно, время от времени функционировал рынок. Судя по всему, обитатели этого места жили за счёт обслуживания движения на брундизиумской дороге, по крайней мере, до некоторой степени. Например, я заметила вывеску с изображением телеги, что позволяло предположить, что там можно было получить помощь с ремонтом повозки. Также были вывески, указывавшие на мастерские шорника, кузнеца и другие, полезные для извозчиков заведения. Похоже, некогда деревня знавала лучшие времена, но они остались в прошлом. Постоялый двор Рагнара, близ которого выросла эта деревня, был заколочен и выглядел обветшалым. Вспомогательные строения, стойла, скотный двор и прочие, как и главное здание, казалось, пришли в состояние полного запустения. Единственное, что ещё использовалось на территории постоялого двора, это колодец, судя по тому, что мне на глаза попалась какая-то девица, тащившая ведро воды.

Вожак коротко посовещался с одним из своих людей, тем, который, насколько я поняла, ранее, в течение нескольких последних анов, в лагере отсутствовал. Единственное, что я смогла расслышать из их разговора, это то, что мужчина сказал: «Двадцатый ан», и больше ничего мне разобрать не удалось. Рабынь разместили между двумя небольшими постройками, мужчины устроились рядом с ними, развалившись в различных позах, принялись рыться в своих рюкзаках, доставая аппетитно выглядящую пищу и напитки. Я с отвращением смотрела, как одна из рабынь захныкала и склонилась вперёд, всем своим видом выпрашивая еду. Мужчина протянул ей объедки, которые она, согнувшись ещё больше, отчего её связанные руки поднялись над спиной, с благодарностью взяла губами прямо с его ладони. Следуя её примеру, также стальные рабыни начали докучать мужчинам на предмет еды. Некоторые покормили их с руки. Другие бросали свои объедки прямо на землю, и рабыням приходилось изгибаться в три погибели, чтобы добраться до заветного кусочка, порой борясь за них друг с дружкой при лунном свете. Мы с командиром отряда еще некоторое время стояли на обочине дороги, не присоединяясь к остальным, затем он натянул мой поводок, и мне не оставалось ничего иного, кроме как последовать за ним. Наш путь окончился в небольшом строении, одном из тех немногих в деревне, в которых горел огонь, видимый через окно. Это была кузня, при чём пустая, но в кузничном горне пылал огонь, и, что мне показалось странным, разожжён он был там не только что, как минимум ан назад. В дальней стене имелась ещё одна дверь, сбоку от которой висел колокольчик. Возможно, она вела в жилое помещение владельца кузни. Как только глаза приспособились к полумраку, мужчина снял с моей шеи поводок. «Спасибо», — поблагодарила я и повернулась, чтобы он мог бы избавить меня от верёвок, которыми меня связали, но мужчина грубо повернул меня в прежнее положение и, указав на пол, приказал: «Встань на колени вон там». Это было сказано таким тоном, что любая женщина, каков бы ни был её статус, хоть рабыня, хоть свободная, не могла, не повиноваться немедленно. Я была напугана. «Вы из Брундизиума?» — спросил он. «Да», — поспешила заверить его я. «Опиши его Домашний Камень», — потребовал он. Я промолчала, не зная, что ему ответить. «Значит, у тебя есть недвижимость в Брундизиуме, средства, благородная семья», — сказал мужчина. «Да, — кивнула я, — да!» «Тогда в моих интересах держать тебя ради выкупа», — заключил он. «Нет!» — воскликнула я. «Перечисли свою недвижимость, — велел он. — На каких улицах она располагается? Назовите свою семью, её членов и их состояние». «Я солгала! — вынуждена была признаться я. — У меня нет семьи в Брундизиуме, но у меня есть значительные средства, переданные ростовщикам!». «Ну так назови этих ростовщиков», — предложил он. И снова мне нечего было ему ответить. Всё, что мне оставалось, это крутить связанными руками и в ярости сверкать глазами, которые вдруг заволокло слезами. Но он не остановился на этом и продолжил безжалостный допрос, требуя от меня сообщить различные сведения, общеизвестные для любого, кто бывал в Брундизиуме, вроде местонахождения улицы Монет, крупнейших рынков, количества ворот и так далее. «Я вкладывала капитал в Аре через агентов!», — крикнула я. «Назови их, — потребовал он. — Мне не составит труда проверить твои слова». «Я солгала! — заплакала я. — Я солгала!» «Ты арская лгунья, — усмехнулся он. — Ты думаешь, что я не знаю акцент Ара? Ты можешь сколько угодно отрицать, что Ты из Ара, но этому будут противоречить те самые слова, которыми Ты это опровергаешь, поскольку именно они указывают на твоё арское происхождение. Ты имеешь отношение к Брундизиуму не больше чем Талена из Ара. В действительности, может статься, что Ты и есть Талена из Ара». «Нет, — вскрикнула, — это не так!» Может быть это кому-то покажется странным, но человек почти всегда не сознаёт своего собственного акцент, зато чужой он слышит превосходно. «Верно, — кивнул мужчина, — я и сам не верю, что Ты можешь быть Таленой из Ара. Я думаю, что скорее всего Ты — Леди Флавия из Ара». «Нет, — заплакала я. — Я не она!» «Не вздумай встать с колен, Леди Флавия», — предупредил меня он. «Я не Леди Флавия!» — попыталась настаивать я. «Но прежде, чем вернуть тебя в Ар, голую и связанную, — заявил мужчина, — с тобой следует кое-что сделать. Твоё поведение вызвало у меня раздражение». Сказав это, он зашёл мне за спину и снял с меня сандалии. «Тебе они больше не понадобятся», — сообщил он, откладывая их в сторону, на полку. «Что Вы собираетесь делать?» — дрожащим от страха голосом спросила я. Мужчина же, не обращая на мой вопрос никакого внимания, подошёл к шнуру, свисавшему с колокольчика, висевшего у двери, и один раз решительно за него дёрнул. Почти сразу после этого дверь распахнулась и в помещение появились трое мужчин, один, мускулистый товарищ в кожаном фартуке, явно был кузнецом, а двое других, рослых молодых парней, насколько я поняла, приходились ему сыновьями. Кузнец первым делом качнул меха, раздув угли, а затем сунул в горне два железных прута. «Встань», — бросил мне вожак наёмников, и я с трудом поднялась на ноги. Двое парней тут же встали по бокам от меня, удерживая за руки. Я попробовала бороться, но была беспомощна в их власти. «Что Вы собираетесь делать?» — закричала я. Он не то, что не ответил мне, он даже не обратил на меня своего внимания, он просто повернулся к кузнецу и сказал: «Раздеть её и заклеймить». Через мгновение я лежала спиной на стойке, головой вниз, а мои задранные вверх ноги были заперты в зажимах. Я рыдала и дёргалась, но моё левое бедро, зажатое в двух местах, оставалось абсолютно неподвижным. Вывернув шею, я сквозь слёзы посмотрела влево, на вожака наёмников. «Остановитесь! — прорыдала я. — Остановитесь! Я — свободная женщина!». «Это мы определили ещё когда Ты спала», — усмехнулся вожак. «Вы посмели поднять мою тунику, пока я спала, Вы посмели меня осмотреть?» — возмущённо воскликнула я, на что он только рассмеялся. К его смеху присоединились трое его товарищей, как раз в этот момент вошедшие в мастерскую. Мой взгляд остановился на моей тунике, свисавшей с руки их вожака. «Мы установили не только это, — добавил он, — но и кое-что ещё, впрочем, это было вполне ожидаемо. С чего бы это благородной леди, такой как Леди Флавия, бежать из Ара без средств?». «Я не Леди Флавия!», — выкрикнула я. А он, усмехнувшись, достал свой кошелёк и вытряхнул на ладонь горстку миниатюрных, искрящихся в свете лампы, предметов и продемонстрировал их мне. Это были те самые драгоценные камни, которые я спрятала в кромке туники. Сверху лежал маленький ключик, открывавший замок моего ошейника. Я почувствовала себя слабой, беспомощной, раскрытой, сокрушённой и опустошённой. У меня больше не осталось средств, которые я взяла с собой, и на которые я надеялась нанять мужчин и снова вернуться к вершинам власти. Лишилась я теперь и ключа, так что у меня больше не было возможности избавиться от ошейника. Теперь он был закреплён на мне с той же самой унизительной, безупречной эффективностью, с которой он мог бы окружать шею рабыни. «Пожалуйста, отпустите меня, пощадите!» — взмолилась я, а потом задёргалась перед ними и раздражённо крикнула: — И не смотрите на меня так!». Всё чего я этим добилась, это насмешливой улыбки на его губах. «Я — свободная женщина, — выкрикнула я, — свободная женщина!» «Готово ли железо?» — осведомился лидер у кузнеца. Я услышала шорох и стук. Кузнец вытащил железные прутки из углей, а затем снова погрузил их в топку. Я избегала смотреть в ту сторону. «Почти», — сообщил кузнец. «Вы забрали всё, что у меня было, — простонала я. — Отпустите меня!». Главарь повернулся и бросил взгляд на песочные часы, стоявшие на соседней стойке. Сама я их рассмотреть толком не могла. Мне вспомнилось, что тот из них, который ранее отсутствовал в лагере, что-то говорил о двадцатом ане. «Отпустите меня! — попросила я. — И я позволю вам меня поцеловать!». «Но Ты же свободная женщина», — напомнил он мне. «Даже несмотря на это!» — сказала я. Безусловно, это — драгоценная привилегия, получить разрешение поцеловать свободную женщину. «Если Ты свободная женщина, — заметил он, — на тебе не должен быть заперт позорный ошейник». «Правильно, — согласилась я, — конечно, не должен!». Тогда мужчина повернул ошейник на мой шее так, что замок оказался сверху, спереди на моём горле, вставил ключ, повернул его и снял с меня разомкнутое стальное кольцо. Снятый ошейник, вместе с ключом, по-прежнему вставленным в замок, он передал одному из парней, предположительно, сыну кузнеца. Тот с явным одобрением осмотрел полученный аксессуар. Это был, уж я-то это знала наверняка, отличный ошейник, тщательно обработанный, точно подогнанный и привлекательный. Я уделила этому внимание, когда готовила для себя маскировку ещё в первый день мятежа, несмотря на то, что результат его ещё был очень туманным, а улицы были заполнены вооруженными чем попало горожанами, нападавшими на закалённых солдат. Этот ошейник, конечно, сильно отличался от тех тёмных, дешёвых, простых железных колец, что свисали со стержня, торчавшего из стены кузни. Главарь посмотрел на меня сверху вниз, особое внимание уделив моему, теперь обнажённому горлу и, боюсь, моим губам, а затем заглянул мне в глаза. В этот момент я поняла, что этот зверь хотел, чтобы на мне не было ошейника, чтобы было яснее то, что он собирался сделать, что он собирался целовать свободную женщину. «Да, — кивнула я, — Вы можете поцеловать меня». «Твой поцелуй в обмен на твою свободу?» — уточнил он. «Да, — подтвердила я, — да!». «Только я не собираюсь заключать с тобой сделок», — ухмыльнулся нависавший надо мной мужчина. «Я не понимаю», — опешила я, глядя как он наклоняется ко мне, лежащей на спине, на наклонной полке вверх ногами, с запястьями, запертыми в зажимах над головой, лодыжками закрытыми в колодках и левым бедром, неподвижно удерживаемым в двойных тисках. Мужчина погрузил руку в мои волосы и крепко сжал кулак, до боли натянув кожу, лишив меня возможности отвернуть от него голову. В его глазах блестели искорки веселья. «Нет!» — закричала я, и мой крик был задушен его губами, прижатыми к моим. Я была намертво закреплена на месте. У меня не было ни малейшей возможности сопротивляться. В течение нескольких инов я была вынуждена терпеть этот беспощадный, позорный контакт. Затем всё закончилось, и мужчина, оторвавшись от меня, кивнул кузнецу. Я была шокирована произошедшим и с упрёком посмотрела на него. Как он посмел поступить со мной так? Со мной, со свободной женщиной! И где же стражники, которых я могла бы позвать? Разумеется, это был не тот поцелуй, которым позволено было бы целовать свободную женщину! Разве подобное обращение не было бы более соответствующим с паговой девкой или бордельной шлюхой, распятой на полу для удовольствия мужчины? Но, что невероятно и непостижимо, меня охватило странное возбуждение. Не выразимые словами эмоции всколыхнулись во мне, заставив задуматься над тем, каково это, быть уязвимой и беспомощной перед таким злоупотреблением согласно закону? Чем бы это могло быть для меня, оказаться в руках мужчины, принадлежать ему, безоговорочно, не иметь никакого выбора, кроме как чувствовать и отдаваться? Я изо всех сил попыталась прогнать прочь от себя такие мысли, но уже в следующее мгновение неимоверная боль, вспыхнувшая в моём левом бедре, захлестнула меня, заставив забыть обо всём. Крик страдания огласил кузню. Мой крик. А потом стало тихо. Его рука, прижатая к моему рту, погасила мой дикий крик. Я ошарашено уставилась на него поверх его ладони, и тогда он убрал руку и сказал мне: «Добрый вечер, рабыня». Один из его товарищей окинул меня взглядом и похвалил: «Хорошая отметина». Признаться, я даже не поняла о какой отметине идёт речь. А потом послышалось громкое шипение воды, вскипевшей на раскалённом металле, погружённом в ведро. Я откинула голову и, рыдая, почувствовала, как измерительная лента окружила мою шею. Размер был прочитан, и ленту убрали. Кузнец погремел кольцами, нанизанными на стержень, торчавший из стены, вернулся к полке, и мгновением спустя я почувствовала ошейник, сомкнувшийся на моей шее, который сразу был повёрнут так, чтобы замок располагался сзади. Ключ был передан главарю наёмников. «Который сейчас ан?» — спросил тот. «Начало двадцатого», — ответил его подчинённый, бросив быстрый взгляд на песочные часы. Вожак кивнул и приказал: «Заберите её отсюда и привяжите к рабскому столбу». По его команде, двое сыновей кузнеца сняли меня с полки и, подхватив под руки, наполовину неся меня, поскольку сама я идти была не в состоянии, протащили через мастерскую и жилые помещения, к задней двери, которая выходила на скотный двор того, что когда-то было постоялым двором Рагнара. Проходя через кухню, нам пришлось миновать крепкую, коренастую женщину, одетую в какие-то тряпки, неопределённого цвета, но явно низкой касты. Несомненно, это была компаньонка кузнеца. Меня испугало веявшее от неё отношение откровенного презрения и враждебности, а также и то, что она была значительно крупнее меня и, я в этом не сомневалась, могла легко подчинить меня, и причинить мне боль, если бы ей что-то не понравилось. «В будущем, — проворчала она, — больше не таскайте животных через мою кухню». Когда меня проводили мимо, это грымза плюнула в меня. Из-за её спины выглядывала женщина помоложе, вероятно её дочь. Думаю, это была та же самая девушка, которую ранее я видела несущей воду от колодца. Она разглядывала меня с явным любопытством. У меня возникло подозрение, что она могла сравнивать себя со мной, возможно, размышляя, которая из нас могла бы пойти на рынке по более высокой цене. Вскоре юноши подтащили меня к одному из нескольких рабских столбов, толстых и крепких кольев, высотой около четырёх футов, вбитых в землю в дальнем углу скотного двора позади заброшенного постоялого двора Рагнара, и поставили на колени, прижав спиной к столбу. Молодые люди скрестили мне лодыжки и связали их позади столба, ещё и привязав к имевшемуся там кольцу. То же самое они проделали с моими запястьями, прикрепив их ко второму кольцу. А потом они ушли, оставив меня стоять на коленях у столба. Я чувствовала себя беспомощной и несчастной. Я страдала от боли и чудовищности того, что со мной было сделано. Я едва могла осмыслить то радикальное преобразование, которое произошло в моём статусе, от благородной, высокой, надменной свободной женщины, важной персоны, с богатством и положением, до вещи, товара, домашнего животного, клеймёной рабыни в ошейнике. Но больше всего меня пугало то, что они подозревали кто я такая на самом деле, и могли вернуть меня в Ар, где меня ждали пытки, кульминацией которых стали бы унижение и агония на колу. Я боялась, что раз уж Ар не смог добраться до Талены, то он мог излить на меня те гнев и ненависть, который были направлены на прежнюю марионеточную Убару, ведь в их глазах я была не просто одной из соучастников, заговорщиков и предателей, но её самой ближайшей подругой и фавориткой, самой доверенной, высокопоставленной, известной и пользующаяся наибольшим расположением сторонницей. Моя привязанность к Убаре, конечно, была хитростью, притворством, целью которого было достижение власти и богатства, но кто бы мне поверил? И даже если бы поверили, то вряд ли такая отговорка могла бы быть принята как оправдание, или хотя бы учтена в мою пользу. Конечно, я очень быстро и даже нетерпеливо согласилась с тем, что от неё следует отречься, предать, принести в жертву благосостоянию нашей компании, в которую входил Серемидий и многие другие. А кто бы не согласился? Она больше не была ключом к богатству и власти в Аре, и кроме того, даже быть принятой ею, уже не говоря о том, чтобы входить в её ближний круг, теперь стало смертельно опасно. Но эта хитрость, попытка обменять её на нашу свободу, даже если горожане Ара были бы готовы пойти на такую сделку, испарилась с её исчезновением, с её бегством или похищением с крыши Центральной Башни. Покрутив запястьями и лодыжками в стягивающих их шнурах, я в очередной раз убедилась в своей беспомощности. Меня связали мужчины, знавшие толк в связывании рабынь. Я подняла голову и в страдании почувствовала, что металл ошейника упёрся в дерево. На мне был ошейник. Я уронила голову на грудь. В памяти всплыло, ужаснувшее меня воспоминание о подслушанном упоминании о двадцатом ане. Срок неотвратимо приближался. Что должно произойти? Ясно, что это должно было иметь какое-то отношение ко мне! Так я и ждала, одна, при свете лун, стоя на коленях, привязанная к рабскому столбу, вбитому в землю на скотном дворе заброшенного постоялого двора.