— Большинству, — хмыкнул я, — сорок медных тарсков вполне посредствам.
— Я должна вернуться, — буркнула Альциноя.
— В свою конуру? — уточнил я.
— На мой матрас, — поправила меня она, — чтобы быть прикованной там цепью! Вы довольны?
— У меня часто возникает ощущение, — поделился я, — что свободные женщины не только презирают рабынь, но и зачастую, чисто по-женски, завидуют им. Какая женщина не хотела бы быть одетой так возбуждающе, не только иметь возможность, но и не иметь никакого иного выбора, кроме как публично демонстрировать свою красоту? Какая женщина не хотела бы убежать от запретов, требований общества, традиций и давления, одежд, вуалей и правил приличия, контролирующих и ограничивающих её? Какая женщина не хотела бы знать, что она сногсшибательно привлекательна для мужчин, что она — объект необоримой мужской страсти? Какая женщина действительно считает, что она — то же самое, что и мужчина? Какая женщина не хочет стоять на коленях, голой и в ошейнике перед своим господином, быть радостным, ожидающим, надеющимся инструментом и сосудом его удовольствия? Уверен, Ты задумывалась над тем, пусть и переполняясь гневом, почему рабыни так светятся радостью, удовольствием, откуда у них столько свободы, в чём причина их парадоксального счастья.
— Позвольте мне уйти! — попросила Альциноя.
— Так что в твоей предполагаемой небрежности в отношении твоей вуали, — продолжил я, словно не замечая её просьбы, — мне видится нечто большее, чем просто жестокое удовольствие подлой и мелочной женщины, немногим лучше самки слина, но защищённой эфемерной искусственностью её положения, от издевательства над мужчинами. Скорее я вижу женщину, которая выставляет себя напоказ, как женщина перед мужчинами. Уверен, в своих снах Ты иногда видела себя с закованными за спиной руками, голой в объятиях господина, и знала, что он мог, если ему того захочется, желаешь Ты того или нет, бескомпромиссно заставить тебя испытать восторженные экстазы, экстазы, в муках которых Ты будешь умолять позволить тебе издавать крики отдающейся рабыни.
— Пожалуйста, я прошу вас, — взмолилась она, — позвольте мне уйти, Господин!
— Господин? — повторил я за ней.
— Да, — закивала головой женщина, — Господин, Господин!
— А рабские огни в твоём животе уже зажгли? — поинтересовался я.
— Нет! — дёрнулась она.
— Но Ты начала ощущать то, что значит чувствовать их? — не отставал я от неё.
— Нет, нет, — замотала головой рабыня. — Нет! Нет!
Альциноя спрятала лицо в ладонях, затряслась в рыданиях и согнулась в талии.
— Что вам от меня нужно? — прорыдала она.