— Откинь волосы за спину обеими руками, — приказал я и, оценив результат, вынужден был признать, что, да, она точно стоит своих сорока медных тарсков. — Ты что, не знаешь, как заставить мужчину хотеть тебя?
— Нет! — ответила она.
— Я вот подумываю, а не провести ли тебя через рабские позы, — сообщил я.
— Но я же ничего не знаю про это, — вздрогнула она. — Меня этому не обучали!
— Но Ты ведь рабыня, — напомнил я.
— Да, — согласилась Альциноя. — Да, я — рабыня!
Я подозревал, что она хорошо ответит на мужское доминирование, не исключено даже, что быстрее многих. Как только ошейник оказывается на их шеях, им редко требуется много времени на его изучение, кому-то немного больше, кому-то немного меньше.
— Помнится, в Аре, — усмехнулся я, — я частенько замечал, что твоя вуаль, когда Ты появлялась перед охранниками и другими мужчинами, была надета несколько свободно, или словно по небрежности расстроена.
— Вы не должны были разглядывать меня, — заметила бывшая Леди Флавия. — Разве я не упрекала вас за излишнюю смелость?
— Бедные мужчины, — хмыкнул я, — как они, должно быть, мучились.
— И конечно, — сказала она, — как только я обнаруживала непорядок, я тут же, спешила восстановить пристойность своих аксессуаров.
— Подозреваю, что Ты знала, — усмехнулся я, — что мужчины, доведённые тобой, представляют себе какие формы, скрываются под слоями твоих цветастых одежд.
— Нет! — воскликнула женщина.
— Уверена? — прищурился я.
— У Вас ведь были свои рабыни, — сердито сказала она, — в ошейниках, с раздетым лицом, с едва скрытыми конечностями. Должно ли это быть всем, что Вы познали? Почему вам нельзя было дать, по крайней мере, намёк об истинной красоте, о несравнимом великолепии красоты свободной женщины?
Я не выдержал и рассмеялся.
Бывшая Леди Флавия сердито отвернула голову в сторону.
— Сорок медных тарсков, — напомнил я, отсмеявшись
— Животное, — прошипела женщина.
— Теперь твою шею окружает ошейник, — напомнил я. — Ты действительно думаешь, что стала теперь менее красивой, чем тогда? Вообще-то, ошейник значительно увеличивает красоту женщины.
— Можно мне уйти? — повторила она свой вопрос.
— Ты была надменной самкой слина, — сказал я, — лицемерной, фальшивой, лживой, жадной, высокомерной, корыстной, трусливой, жестокой и властолюбивой.
— Можно мне уйти? — снова спросила рабыня.
— Но ведь в действительности твои вуали были расстроены далеко не случайно, — предположил я.
— Чтобы подразнить мужчин, — раздражённо бросила она, — сделать их несчастными, позволить им видеть то, до чего они добраться не могли!