…Все то же море, блестящее в багровых лучах заходящего солнца. Все тот же ветер, вольготно гуляющий над волнами. Но нет больше едкого дыма. Вообще ничего нет, кроме моря, звенящей вечерней тишины и опустевшего Гнезда, на котором больше никогда не поселятся драконы.
Ровное плато, на котором когда-то бушевал яростный «Огонь», пустовало. На нем не было слышно голосов, над ним не летали с криками чайки. Ни кустика, ни деревца в округе — там, где некогда свирепствовала всепожирающая ненависть, больше нет места жизни. Все сожжено. Все уничтожено. И только огромная статуя возвышалась на прежнем месте — раскинувшая в защитном жесте крылья статуя мудрой и всепрощающей Матери, от которой даже сейчас, спустя столько лет, веяло чем-то забытым и почти родным.
Он смотрел на нее, не в силах сдержать набегающие слезы. Запертый в клетке из зеленоватого стекла, он не был способен пошевелиться, поэтому лишь смотрел на некогда живое тело, изящную шею и гибкий хвост, еще не закончивший опасную дугу. Драконица не сомневалась, когда закрывала собой тех, кто, по мнению ее старших детей, был этого недостоин. Увидела в них что-то, чего не смогли уловить остальные. Поверила. Защитила. Но сама спастись уже не смогла.
Он не знал, сколько времени провел вот так, глядя на нее и вспоминая о прошлом. Просто стоял рядом и терпеливо ждал того мига, когда станут возможными чудеса, когда вновь оживет погасшая надежда и когда в душе зародится чувство, что это — еще не конец. И что частичку прошлого… хотя бы малую… все же можно вернуть.
Он не знал, в какой момент вокруг что-то изменилось. Не видел, как и откуда рядом с ним возникла еще одна тень — совсем маленькая, в нелепой одежде и со взлохмаченными волосами цвета спелого каштана. Ее очертания зыбки и беспрестанно ломались на гранях его изумрудной тюрьмы, зато лицо он рассмотрел хорошо.
Она не шевелилась и не замечала его, глядя подчеркнуто перед собой, словно сравнивая себя и нависшую над ней драконицу. Она не боялась. Напротив, сосредоточенно хмурилась, словно пытаясь о чем-то вспомнить. Едва заметно шевелила губами, хотя с них не слетело ни звука, и, заложив большие пальцы за пояс, потихоньку раскачивалась на носках. То ли сама по себе, а то ли под слышимую лишь ей мелодию.
Узнавание пришло к нему внезапно, и в этот миг прозрения весь остальной мир разлетелся на тысячи кусков. В его глазах все плыло и плавилось, то и дело утягивая мятущееся в сомнениях сознание в небытие. Однако проснувшаяся память больше не могла молчать. Она заставила его встряхнуться, сбросить сонную одурь. Наконец с размаху ударила по лицу и…